Оникромос - Павел Матушек

движение, зарядит, настроит, пока они не станут чем-то иным, чем-то неизменным».

– Откуда тебе знать такие вещи? Ведь ты якобы часть меня, а я ничего об этом не знаю, – усмехнулся Баркельби.

«Не Баркельби это знает, а то, что верит, будто им является».

– Я понятия не имею, о чем ты говоришь, и не хочу знать, чего ты от меня добиваешься. Я свободный человек и буду делать то, что считаю нужным, нравится тебе это или нет.

«И что же ты теперь будешь делать?»

– Я оставлю тебя здесь, а потом найду способ выбраться из этого проклятого места и вернуться в Локудон, откуда при первой же возможности отправлюсь в Анаферику. Что ты на это скажешь?

«Да пожалуйста. Иди».

– Так просто?

«Да».

– И ты меня не остановишь?

«Нет».

Баркельби встал, повернулся спиной к парящему в воздухе предмету и хотел выйти из камеры, но не смог. Что-то останавливало его.

– Отпусти меня!

«Это не я».

– Не верю. Отпусти сейчас же!

«Я не могу».

– Значит, это все-таки ты!

«Я же сказал, что нет».

– А кто?

«Ты сам знаешь…»

– Сколько раз мне повторять, что я понятия не имею?! – истерично прокричал Баркельби.

«Успокойся, тебе уже ничто не поможет. Разве что ты сам».

Баркельби задыхался, сердце бешено колотилось, в ушах стучала кровь.

– Отпусти! – огрызнулся он.

«На самом деле, я не знаю, являюсь ли частью тебя. Может быть, да, может быть, нет. Но, думаю, мне будет так же больно».

– Ну, отпусти меня, отпусти!

По лицу Баркельби потекли слезы бессилия, его охватили досада и отчаяние.

– Почему ты не хочешь меня отпустить?.. – простонал он.

«Не ной! Повернись и посмотри на предвечную мысль».

Баркельби перестал бороться с силой, которая мешала ему покинуть камеру, и послушно выполнил приказ Зерготта. Неподвижный переливающийся смыслами объект успокаивал его истеричные всхлипывания.

«Что ты чувствуешь, когда смотришь на нее? Держу пари, тебе не все равно».

Баркельби кивнул, потому что его макушку вновь накрыло тепло материнской ладони.

– Что-то приятное, то, что я помню с детства, – признался он.

«Несомненно, ты так это воспринимаешь, но это глубже, намного глубже. Сихамур видела в этом тень эмоционального луча, который соединяет таких, как ты, с привязанными к вам существами. А я был уверен, что ты пойдешь по этому следу и наконец узнаешь правду. Мы оба ошибались».

– Не впутывай ее в это! Мертвые не могут отстаивать свою правоту!

«Что ты можешь знать об этом? Я заблокировал твои фальшивые воспоминания и создал иллюзию, которая заставила тебя думать, будто ты встречаешь Сихамур впервые в жизни. Я хотел, чтобы ты снова влюбился в нее, а затем обнаружил, что это всего лишь иллюзия, имитация реального человека, который когда-то значил для тебя очень, очень много. Я надеялся, что секс свяжет тебя с копией Сихамур настолько сильно, что ее повторная потеря эмоционально разрушит тебя и вызовет сильное потрясение, которое выведет на поверхность сознания настоящие воспоминания. К сожалению, как обычно в твоем случае, это мало что дало, и ты все еще благополучно дрейфуешь далеко от истины. К счастью, то, что я устроил все это здесь, в области притяжения закулисного пространства и рядом с Крек'х-па, позволило вывести тебя на такую низкую орбиту, что ты больше не сможешь подняться».

Баркельби пренебрежительно улыбнулся.

– Ты не путаешь мне воспоминания? Это правда, Сихамур мне нравилась, и я даже пытался с ней встречаться, но она быстро отвергла мои ухаживания, а потом погибла, придавленная одной из тех угловатых спор, которые иногда отрываются от канатов Альпанейской Лебедки. Между нами не было никакой романтики, мы ни разу не спали вместе, откуда вообще взялась эта мысль, будто…

«Я знаю, что ты помнишь. Это твое дело. Ты манипулировал своими воспоминаниями, чтобы убежать от горя и того, что действительно видел».

– Не смеши меня. Так и было. В конце-концов…

«Ты будешь сопротивляться до конца, это понятно».

Холодная дрожь пробежала по спине Баркельби. Где-то, далеко, мелькнуло безжалостное анафериканское солнце.

– Что это было? – спросил он, чувствуя, что эмоции сдавливают ему горло.

«Сияние истинных воспоминаний. Через минуту они вернутся, и ты вынужден будешь с ними смириться. Я об этом позаботился. Видишь?»

Воздух вздымается над скалистыми холмами. Развевается выгоревший полотняный навес. Брезент, из которого его сшили, когда-то был светло-коричневым, но солнце и колючие песчинки, разносимые горячим ветром, придают ему бледно-желтый болезненный оттенок, который у Баркельби ассоциируется исключительно с одиночеством.

«Видишь?»

– Нет.

«Как хочешь…»

Его разбудила тишина. С тех пор, как капитан Берк перевел его в крошечный и частично разрушенный форт Сулес, где ему пришлось в одиночестве нести службу, еще ни разу не случалось, чтобы ветер, дующий со стороны Ящерных гор, умолкал хотя бы на короткое время. Баркельби медленно сел на полевую койку, на которой не только спал, но и проводил большую часть времени долгими жаркими днями. Он потянулся к Зерготту, чтобы разбудить его, но передумал, убрал руку и стал подниматься, стараясь это делать как можно тише. Но в холодном, неподвижном воздухе легкий скрип старых пружин показался ему едва ли не канонадой, которая не могла не привлечь внимание того, что скрывалось во мраке. Баркельби раздраженно фыркнул, надел ботинки и вышел из-под брезента, служившего импровизированным навесом.

Он расположился на крыше единственного здания в форте, потому что только в этом месте мог чувствовать себя в полной безопасности. Стены не давали никакой защиты с тех пор, как ворота были выломаны, а здание разграблено. В отсутствие формикрудов Матери Императрицы кто-то вынес из здания всю мебель, вырвал дверь с косяками и снял ставни, а потом сжег все это посреди двора. Когда Баркельби прибыл сюда, он в первую очередь обратил внимание на вездесущий запах гари, который буквально впитался в это место, да так, что даже спустя почти четыре месяца он не смог к нему привыкнуть и по-прежнему чувствовал в воздухе. Однажды он подумал, что если бы вынес за стены остатки пепелища, всю эту раздражающую груду пепла и недогоревших щеп, то, возможно, наконец-то избавился бы от отвратительной жирной вони, щекочущей горло. Но, взявшись за это, Баркельби быстро обнаружил в золе странные ажурные кости, длиннее его руки, и тут же отказался от этой идеи.

Все необходимое для жизни он собрал на крыше. Сюда можно было попасть только одним способом. По вмурованным в стену металлическим перекладинам, которые Баркельби в любой момент мог заблокировать тяжелым ящиком. Он изрядно намучился, чтобы с помощью волатриса поднять его на крышу, но вовсе не считал, будто он представляет