На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова

А через два часа приехал Вадим. Он вошел в квартиру с огромным деревянным ведром подмышкой.

— Это чего такое? — удивился Славка.

— Подарок, ты ж вроде как в баню позвал, — усмехнулся Вадим, разуваясь.

— В сауну! Я позвал в сауну! Там не нужны ведра, черпаки, — смеялся друг, выкладывая содержимое ведра на обеденный стол.

— Понимаешь, в гости с пустыми руками не ходят.

— И поэтому ты пришел с ведром?

— С подарком! Я пришел с подарком! Просто ведро шло в довесок к этой кепочке. Я, как увидел ее, сразу подумал о тебе, — не унимался Вадим, а потом жестом фокусника выдернул из своей сумки войлочную двууголку и нахлобучил на голову друга. Улыбнулся. Взял Славкину правую руку и засунул в вырез халата, расхохотался. — Вылитый Наполеон!

Славка кинул взгляд в зеркало. В полосатом халате, тапках на босу ногу в войлочной двууголке он, и правда, смотрелся карикатурно.

— Погодь, я не понял, — вдруг спохватился он, — ты намекаешь, что у меня синдром Наполеона?

— Ну, вообще-то, говорят, о комплексе Наполеона…

— Слышь, образованный!

Вадим засмеялся и едва не упал, запутавшись в штанинах, раздеваясь прямо посреди кухни. Славка не дал упасть.

— У меня в доме есть стулья, — проговорил он, держа друга за локоть, — и даже кресла.

— А еще диван!

— И кровать.

— Ну, надеюсь, до кровати у нас дело не дойдет, — усмехнулся Вадим.

— А что так, пупсик? — сладкоголосо пропищал Славка и захохотал. — А себе кепчонку прибарахлил?

— А то! — воскликнул Вадим и надел войлочную корону, на которой было вышито «Я здесь один король».

— Фигасе! — выдохнул Славка с завистью, упершись руками в бока.

— А ты один Наполеон, — тут же проговорил Вадим и опять заложил руку друга в вырез халата. Друзья захохотали.

У Славки была обычная финская сауна. От жара едва потрескивало дерево. Друзья сидели на полке. У ног стояло то самое деревянное ведро, почти доверху наполненное льдом, из которого торчала пластиковая крышечка бутылки с квасом. Говорить не хотелось. Вадим разливал квас, склоняясь к ведру, и всякий раз его исполосованная спина оказывалась перед глазами Славки. Здоровяк смотрел на змеившиеся полоски шрамов, и в голове становилось холодно до озноба. Передавая очередную кружку с пенящимся квасом, Вадим заметил кислую физиономию друга.

— Ты чего? — спросил он.

Славка вздохнул, хлебнул из кружки и кивнул на спину.

— Не болят?

Романов усмехнулся:

— Нет, конечно.

— А на погоду?

— Я тебе что, дед старый? Не думай и не переживай. Они уже много лет не болят.

— А у меня огнестрел болит перед дождем, — вздохнул Славка.

Вадим посмотрел на простреленное плечо друга. Там остался круглый, с двухрублевую монету, след с оплавленными краями, к которому вела тонкая полоска послеоперационного шрама.

— У тебя не рана болит, а кость, в которой пуля застряла, — пояснил Вадим.

— Наверно. Мне, слава Богу, уже кошмары перестали сниться, что я там так и остался.

Вадим отхлебнул и промолчал.

— Ты знаешь, мать ничего не помнит… из того дня… она его не помнит, — тихо признался он.

Славка, намереваясь отпить, так и замер с кружкой в руках.

— Ты…

— Я спать нормально стал только через пару лет, и то иной раз всякая мерзость снится. Альке всю жизнь перекорёжила, а сама ничего не помнит.

— Это она сама сказала?

— Да.

— Ты говорил, она видела Альку…

Стилист вздохнул и откинулся на спинку.

— Я не переживу, если Алька закончит психушкой. Я сначала убью мать, а потом…

— Ты чего? — всполошился Славка. — У Альки есть ты, есть я! Вадька, наших с тобой связей хватит, чтоб вытащить Альку хоть откуда! Даже не думай!

Вадим посмотрел на друга. Вздохнул тяжело.

— Хоть откуда. Это да. Только не с того света. Славка, я тебе не рассказывал. Ты тогда в Японии жил… Алька пыталась покончить собой…

Здоровяк замер. Несмотря на то, что воздух обжигал жаром, он вдруг замерз так, что едва зубы не стучали. Он с жадностью слушал откровения Вадима, а потом, кое-как пролепетав, что ему нужно выйти, сполз с полка и вышел из сауны. Романов остался один на один со своими мыслями.

За эту неделю он измучился так, что устал, как каторжанин на рудниках. Инна его избегала. По телефону говорить она не могла, а вечером жаловалась на усталость и сразу уходила к себе. В ремонт не вмешивалась. Дома стало странно тихо. И эта тишина пугала парня. Он ловил себя на мысли, что постоянно думает об Инне. И дело не в том, что она много для них с Алькой сделала. И даже не в том, что он к ней привык. Вадим в ней нуждался. Его перестали привлекать другие девушки. Каждую он сравнивал с Инной, и каждая из них, не выдержав сравнения, проигрывала ей.

Вадим хотел поговорить со Славкой. Сегодня он признается другу во всём. Только нужно правильно подобрать момент.

Славка, какой-то зеленый вернулся в сауну, от него пахло сигаретами.

— Жмот, мог бы и предложить покурить вместе, — тут же поддел Вадим.

Славка, тяжело вздохнув, взгромоздился на полок.

— Я сегодня… Я сегодня понял, как сильно ранил Ингеборгу, — вдруг сказал он.

Романов вздрогнул от неожиданности.

— Я неандерталец, ты прав, — продолжал хозяин квартиры. — На помолвке я едва не изнасиловал свою невесту. Я ничем не отличаюсь от того Алькиного педофила.

— Славян, — только и смог выдохнуть Вадим. Такие доводы его напугали.

— Я всё думал, почему она так поступила. И понял. Она просто не смогла меня принять. Как мужчину. Как подумаю, что всякий раз, когда она видела меня после того случая, у нее от страха сжималось сердце и она через силу мне улыбалась… Я сам во всём виноват. Но понял только поздно. Если бы я на следующий день извинился… попросил прощения… Хоть что-то сделал, чтоб она перестала бояться меня, она бы не ушла! Вадька, я готов на плаху за эту правду взойти! Она необыкновенная! И она достойна лучшего! Лучшего, чем я