Под белым орлом - Грегор Самаров

она, демон или ангел? — произнёс Потоцкий, смотря ей вслед. — Всё равно... одно несомненно, что она пользуется сверхъестественною властью над моею душою.

Он поспешно вышел, чтобы послать своего пажа с письмом Софии к князю Репнину.

Волнение и беспокойство во дворце всё возрастали; с наступлением утра возросло народное движение и на улицах. Взгляды мужчин становились грознее и мрачнее, они собирались в тесные группы и всё громче раздавались среди них проклятия русским, которым приписывалось похищение короля.

Князь Репнин приказал увеличить все караульные посты, удвоив число русских гренадеров, и кроме того двинуть в Варшаву все квартировавшие в предместьях города и в его ближайших окрестностях полки. Польские гвардейцы были собраны во дворе дворца и несли патрульную службу. Командиров и старших офицеров князь не отпускал от себя, равно как и министров, под тем предлогом, чтобы дождаться известий о результатах розысков и в зависимости от них принять соответствующие меры.

Репнин принял все меры к тому, чтобы распоряжаться в Варшаве как в осаждённом городе и при необходимости подкрепить свою власть вооружённой силой.

Народное движение на улицах постепенно становилось всё грознее. Весьма возможно, что всего через несколько часов могла вспыхнуть серьёзная борьба, и князь посылал всё новых надёжных гонцов с приказаниями стягивать к столице возможно больше войск из окрестных гарнизонов, так как он решил, во что бы то ни стало, укрепиться в Варшаве и удержать в своей власти, в качестве заложников, находившихся в ней магнатов.

Его беспокоило лишь отсутствие графа Феликса Потоцкого; ему было известно влияние последнего, распространившееся по всей стране, и хотя граф постоянно выказывал себя преданным другом русской императрицы, Репнин всё же питал к нему недоверие и как раз в настоящую минуту особенно желал бы иметь его в своей власти.

Несколько гонцов, отправленных им один за другим во дворец Потоцкого, принесли все один и тот же ответ, что граф ещё не возвратился, а между тем ни один из высланных за город патрулей не встретился с ним. Подозрение Репнина всё крепло и крепло, а вместе с тем росло и беспокойство, так как если Потоцкий принимал участие в этом таинственном, необъяснимом событии, то тем самым приобрёл для князя ещё большее, зловещее значение. Тут поступил рапорт о том, что один из высланных патрулей обнаружил подозрительную личность, скрывавшуюся в лесу, и два улана, по приказу князя Репнина, ввели пойманного Лукавского.

Его одежда была разорвана, а руки связаны верёвкой. Солдаты доложили, что при их приближении он отбросил от себя саблю и два пистолета и пытался скрыться в кустах.

Тотчас же было начато дознание, и Лукавский показал, что находился в пути на свою далёкую родину, в Литву, и лишь из страха при приближении патруля откинул от себя оружие, взятое им с собою в дорогу для самозащиты.

В то время как арестованный на все поставленные ему вопросы давал всё то же показание, вошёл ординарец с новым донесением и вдруг удивлённо взглянул на арестованного.

— Ты знаешь его? — быстро спросил Репнин.

— Да, знаю, — ответил тот, — он находится на службе у графа Феликса Потоцкого и управляет луговым поместьем графа на Висле.

— Вы смешиваете меня с кем-нибудь другим, — воскликнул Лукавский, бросая мрачно угрожающий взгляд на солдата, — я вовсе не знаю графа Потоцкого и требую свободы, так как не совершил ничего противузаконного.

Присутствовавшие испуганно переглянулись.

Но после непродолжительного молчания князь Репнин сказал:

— Тяжесть совершенного здесь преступления требует серьёзных и беспощадных мер. Показание этого солдата ставит имя благородного графа Потоцкого в связь с этим человеком, пойманным при такой подозрительной обстановке. Сам граф исчез; весьма возможно, что заговорщики злоупотребляют его именем, прикрываясь им, чтобы подготовить своё мрачное злодеяние, и что он сам так же, как и король, сделался жертвой их преступного плана. Мы обязаны следовать каждой нити, представляющейся нам, и во что бы то ни стало пролить свет в эту тьму. Поэтому я тотчас же прикажу окружить дворец Потоцкого и обыскать все его помещения. Эту меру мы обязаны предпринять ради безопасности находящегося под покровительством моей августейшей государыни императрицы государства, а также и ради самого графа, чтобы оградить его от возможного недостойного и, несомненно, ни на чём не основанного подозрения.

Никто не посмел возражать, положение было серьёзно и возражения против мероприятия, вызванного самими обстоятельствами, могли повлечь за собою роковые последствия и тяжёлую ответственность.

Князь Репнин стал писать приказ командующему русскими войсками, так как одному лишь ему он мог доверить производство обыска во дворце Потоцкого.

Он ещё был занят составлением приказа, когда вошёл дежурный офицер и доложил, что прибыл шталмейстер графа Потоцкого с письмом от своего господина. Этот доклад возбудил новый взрыв удивления. Шталмейстер был введён к князю и молча передал ему пакет. Князь Репнин вскрыл его. Всем бросилось в глаза, что в нём заключалось ещё другое письмо, которое князь также прочёл. Затем Репнин сразу смутился, изменился в лице и после короткого размышления сказал шталмейстеру:

— Доложите его сиятельству, что я тотчас же буду у него! — Затем он постарался принять возможно непринуждённое выражение лица и неуверенным голосом продолжал, обращаясь к присутствующим: — граф возвратился, я сам поговорю с ним, а пока всё должно быть приостановлено. Арестованного пусть поместят под надёжную охрану... дознание впоследствии будет продолжено мною.

При известии о письме Потоцкого Лукавский заскрежетал зубами и поднял сжатые кулаки, но затем тотчас же овладел собою и снова принял прежнее спокойное, мрачное и безразличное выражение. Без дальних слов и возражений он позволил увести себя в находившуюся рядом комнату, к дверям которой изнутри и снаружи были приставлены часовые.

Князь Репнин приказал подать карету и немедленно поехал во дворец Потоцкого. На всех улицах, где узнавали карету князя, слышался глухой ропот. Вслед ей по временам неслись громкие проклятия. Но князь не обращал на это внимания и в продолжение всего пути не выпускал из рук присланного ему письма, перечитывая его всё снова и снова и время от времени недоумевающе покачивая головой.

Князь был почтительно встречен челядью графа Потоцкого и прошёл в его кабинет. В выражении его лица и осанке уже не было прежней гордости и высокомерия; напротив, он почти с боязливой робостью поклонился Софии де Витт, которую увидел у графа одетою в длинное домашнее платье из тёмно-красного шёлка с дорогой меховой отделкой.

— Я последовал вашему призыву, мадам, — сказал он, — и, согласно повелению государыни императрицы,