Под белым орлом - Грегор Самаров

локона королевских волос, отсечённого по-видимому таким же ударом. На самом месте преступления земля была взрыта, но невозможно было с уверенностью восстановить следы на дороге, так как по ней вообще было большое движение.

Генерал Коччеи, командир всей гвардии, глубоко преданный королю человек, немедленно последовал за дворцовой стражей.

— Король убит! — встретили его криками солдаты, показывая окровавленную шляпу.

Коччеи приостановился, словно разбитый параличом от ужаса, но затем воскликнул:

— Нет, нет, не убит! Слава Богу, этого не может быть. Если бы злоумышляли на жизнь короля, то это случилось бы здесь, и мы нашли бы его труп... Нет, нет, его увезли!.. То не были разбойники, это были заговорщики... это — государственная измена или... или насилие врагов Польши, полагающих, что наступило время осмелиться на всё. — Он несколько минут стоял, задумавшись, и затем сказал: — мы недостаточно многочисленны, чтобы начать преследование, которое нужно предпринять во все стороны и, конечно, с значительным числом людей; притом каждый шаг требует величайшей предусмотрительности, так как если преступники увидят, что они настигнуты, то они тем не менее, пожалуй, решатся на убийство, чего до сих пор, уповая на Бога, ещё не случилось. Бедный, бедный государь!.. Но прежде всего теперь нужно обезвредить для бедной Польши удар, который мы не в состоянии более предотвратить от его головы, и рассеять мрачные козни внутренних и внешних врагов отечества... Останьтесь здесь!.. — приказал он солдатам, — четверо из вас пусть охраняют место нападения, чтобы ничто не было загажено, ничто не унесено, что может как-либо вести к раскрытию преступления; остальные пусть займутся осторожным и ловким розыском следов, чтобы, если к тому имеется хоть малейшая возможность, раскрыть направление, избранное преступниками! Если то были заговорщики, то нам прежде всего следует отыскать их убежище; если же эти люди были подосланы иностранной державой, — со вздохом прибавил он, — то, конечно, всё будет тщетно и, прежде чем мы настигнем их, они уже минуют границу.

Отдав это приказание, Коччеи возвратился во дворец, чтобы послать гонцов к министрам и стянуть имевшиеся в распоряжении войска. Вскоре на улицах загремели звуки генерального марша. Правившее министерство и много командиров отдельных частей собрались во дворце. Вскоре появились и иностранные дипломаты и приступили к совещанию относительно того, как поступить в столь необыкновенном и непредвиденном случае.

Прежде всего все присоединились к мнению генерала Коччеи, что розыски и преследование во всех окрестностях города следует производить с крайней осторожностью, чтобы не подвергнуть опасности жизнь короля; но затем пришлось решать, что делать дальше, так как законный центр правительства благодаря похищению короля исчез. Министры желали продолжать управлять от имени отсутствовавшего короля, другие подавали голос за избрание диктатора, наконец, многие требовали немедленного созыва сейма. Последние два мнения столкнулись и были в большинстве высказаны друзьями Феликса Потоцкого, стремившимися прежде всего помешать тому, чтобы управление королевством продолжало идти спокойным, законным путём.

Итак, при этом совершенно неожиданном событии, прежде всего требовавшем единодушного напряжения всех сил, снова обнаружился раскол мнений, издавна уже мучивший польскую нацию и сделавший её игрушкою иностранных дворов.

Графа Феликса Потоцкого не было в кругу сановников, собравшихся на ночное совещание в осиротевшем королевском дворце. К нему был отправлен гонец, но последний принёс ответ, что при первом известии об исчезновении короля граф бросился на коня и в сопровождении нескольких слуг поехал по следам пропавшего. Даже и его друзья спорили между собою, так как лично его здесь не было, и, как в настоящем парламенте, здесь высказывалось почти столько же мнений, сколько было присутствовавших, благодаря чему не было места ни для твёрдого решения, ни для энергичного образа действий.

Во время совещания появился князь Репнин и своим обычным высокомерным тоном объявил, что считает покушение на особу короля признаком бессилия польского правительства. При глубоком молчании всех присутствовавших он сказал, что это печальное событие возлагает на него как на представителя августейшей покровительницы Польши обязанность заботиться о безопасности, спокойствии и порядке в государстве; он заявил, что принимает на себя дальнейшее начальство в столице и, насколько это будет необходимо, также и во всём остальном государстве; таким образом он намеревался представить своей повелительнице гарантии того, что если с исчезнувшим королём и в самом деле приключится беда, то согласно благу Польши и в интересах европейского мира всё же будет существовать правительство, созданное на основании государственных законов.

При этом заявлении Репнина все присутствовавшие исполнились чувством гнева и возмущения; министры попытались было высказать некоторые возражения, но князь коротко обрезал их, и никто не посмел возражать далее — настолько властен был русский протекторат над распадавшимся государством, приманивая силы одних в нём заманчивыми обещаниями и действуя на других страхом.

Князь Репнин объявил заседание совета министров под своим председательством непрерывным; большинство сановников также остались во дворце, чтобы получать все известия из первых рук.

Царило необычайное движение, как будто в резиденции исчезнувшего короля происходили блестящие придворные празднества. Ежеминутно являлись офицеры и солдаты с рапортами. Отдан был приказ окружить весь город патрулями, которые повсюду с величайшей осторожностью продвигались бы вперёд. Но проходил час за часом, а известий об исчезнувшем короле ниоткуда не поступало.

Весь город пребывал в необычайном волнении. Весть о злодейском нападении распространилась повсюду с быстротою электрической искры, и, как ни мало был любим всеми король Станислав Август, всё же сразу почувствовали, что направленный против него удар угрожает тяжёлыми потрясениями миру и порядку в государстве.

Вообще были склонны приписывать это покушение русским, и в народной толпе, быстро собиравшейся на улицах, послышались проклятия императрице Екатерине и князю Репнину.

В то время как вся Варшава находилась в страхе и волнении, все усиливавшихся и возраставших, граф Феликс Потоцкий, которого напрасно ждали во дворце, большими шагами ходил взад и вперёд по своему турецкому кабинету. Выходы в сад из последнего были крепко закрыты и замаскированы плотными портьерами, так что кабинет освещался одним лишь фонарём, спускавшимся с потолка. Граф был бледен, его руки нервно дрожали, и он ежеминутно вытирал носовым платком свой влажный лоб.

Пред ним стоял Вацлав Пулаский; за поясом у него торчали пистолеты, сбоку у него была привешена сабля и он ободрял графа.

— Наступило время действовать, всякие дальнейшие отсрочки немыслимы, — оживлённо говорил он, — если мы теперь не воспользуемся долгожданными плодами, то они навеки будут потеряны для нас. Друзья с захваченным в плен Понятовским теперь уже должны быть близ Ченстохова. Итак, если он находится в их надёжных руках, то, благодаря везде