Под белым орлом - Грегор Самаров

так богат, что в пятнадцатом веке ему принадлежала почти пятнадцатая часть всех поместий в королевстве польском и настоятель Ченстохова занимал важнейшее, после митрополита, положение среди польских прелатов.

После того как в 1430 г. монастырь подвергся нападению гусситов и был разграблен ими, он стал пользоваться привилегией иметь укрепления и содержать военный гарнизон, состоящий под начальством одного из монахов.

Укрепления были так сильны, что уже в 1657 г. король Ян Казимир спасся бегством под защиту ченстоховских монахов, а в 1704 г. монастырь безуспешно осаждали шведы.

В 1765 г. сейм постановил, чтобы комендант монастыря назначался королём и был обязан ему подчинением. Однако монахи запротестовали и вследствие того в 1773 г. монастырь был взят русскими войсками и монахи были вынуждены признать постановление сейма. Но всё же монастырь сохранил и впредь свои укрепления и право на содержание гарнизона и гордо стоял, окружённый могучими бастионами, далеко виднеясь своими куполами и башнями.

Хотя в монастыре и находился назначенный королём комендант, но его власть и авторитет были весьма ничтожны и в сущности лишь фиктивны, так как при недостатке постоянного войска правительство вовсе и не думало или, вернее, не могло содержать в монастыре гарнизон из регулярных войск; поэтому монастырский гарнизон большею частью вербовался из самих монахов. Благодаря высокой наёмной плате и отличному содержанию служба в монастырской дружине считалась очень завидной, и монахи заботились о том, чтобы вербовать в монастырский гарнизон вполне преданных им людей из вполне обеспеченных и едва чувствовавших крепостной гнёт крестьян; таким образом воинская сила монастырских укреплений смотрела на настоятеля как на исключительного своего начальника и повелителя, и ни минуты не поколебалась бы по его приказу арестовать королевского коменданта и закрыть крепостные ворота пред каждым, кому настоятель отказал бы в доступе в них.

Монахи были предусмотрительно сдержанны, никогда явно не вмешивались в политику, и, как казалось, жили только своими духовными обязанностями, а потому независимость их гарнизона обращала мало внимания на себя; королевский же комендант, преклонных лет офицер, смотрел на свой пост, связанный с богатым содержанием и удобствами жизни в монастыре, как на приятное времяпрепровождение и менее всего был склонен заговаривать об этом, тем более, что в повседневной службе гарнизон выказывал пунктуальное повиновение и отличался своим образцовым поведением.

В ту ночь, когда Варшава с лихорадочным беспокойством разыскивала исчезнувшего короля и красавица София так неожиданно возвратилась к графу Феликсу Потоцкому, ченстоховские монахи до позднего часа находились в сборе в великолепно разукрашенной капелле, на главном алтаре которой, освещённом бесчисленным множеством свечей, был выставлен чудотворный образ в золотой раме, сиявшей драгоценными камнями.

Вечером этого дня комендант ужинал у настоятеля и старое бургундское и токайское из монастырских погребов доставили ему благодетельный, глубокий, безмятежный сон. После того настоятель совершил обход монастыря, долго и обстоятельно говорил с офицером, начальствовавшим над монастырским караулом, и затем направился в капеллу, где по его приказу уже собрались все монахи.

На лицах всех участников духовного собрания, цель которого, по-видимому, не была молитвенною, отражалось беспокойное ожидание; монахи тихо, но горячо перешёптывались друг с другом.

Настоятель сидел в своём пурпурном кресле возле стола, поставленного рядом с алтарём; пред ним был золотой письменный прибор. Он внимательно перечитывал большой пергамент с привешенной к нему восковою печатью. Это было отречение от престола, составленное по всем формам тогдашнего государственного права и нуждавшееся лишь в подписи короля Станислава Августа для того, чтобы сделать свободным польский престол. Окончив чтение этого акта, настоятель положил его на стол и, одобрительно кивнув головою, сказал:

— Никто не усомнится в том, что Понятовский добровольно подписал это отречение, так как его будут окружать лишь беззащитные монахи и он будет находиться в крепости, состоящей под начальством его собственного коменданта, — улыбаясь, прибавил он. — Никто во всей стране не посмеет противостоять воле диктатора, который примет на себя полномочия здесь, под покровительством Пречистой Божьей Матери.

— Безусловно, ваше высокопреподобие, — подтвердил вблизи стоявший монах, — а равным образом не посмеет восставать против сейма, который здесь, под чудотворным покровительством Богоматери, изберёт короля.

— Нового короля, — с резким ударением прибавил настоятель, — короля, который, в благодарность за защиту Пречистой Девы, будет обязан вырвать с корнем еретиков-диссидентов и приложит все силы королевства к тому, чтобы выгнать из нашей страны неверных чужеземцев, который будет королём только благодаря могуществу и покровительству церкви, представляемой нами. Всё подготовлено и близок час великой победы; да предоставит её нам Господь над внутренними и внешними врагами святой церкви и отечества! Принесём же нашей Высокой Покровительнице жертву нашего благоговения и будем молить о Её помощи тому великому делу, которое мы начинаем!

Настоятель подошёл к алтарю. Монахи опустились на колена, старшие духовники монастыря стали совершать богослужение под тихий рокот голосов, не сопровождаемый звуками органа. Но вот богослужение окончилось, и ночное собрание на время погрузилось в напряжённое ожидание.

Настоятель спокойно сидел в своём кресле, но монахи шептались, горячо обсуждая великое событие, которое подготовлялось и которое должно было придать новый блеск и новую мощь монастырю.

Наконец, забрезжил и свет сквозь пестро расписанные окна капеллы. Настоятель поднял голову; в его чертах обнаружилось лёгкое нетерпение.

— Те, кого мы ждём, должны были бы быть уже здесь, — сказал он, — пожалуй время посмотреть с башни на равнину, не видать ли кого.

Отец вратарь поспешно вышел, но вскоре возвратился и доложил, что на равнине не видать и следа ожидаемых.

Проходил час за часом; даже и сам настоятель, отлично умевший сдерживать всякое душевное волнение, начал обнаруживать самое живое беспокойство; что касается монахов, то они едва владели собою. Эта длительная задержка почти наверняка указывала на то, что возникло какое-то препятствие столь хорошо подготовленному плану, а если бы теперь не удалось осуществление его, то пришлось бы отложить все гордые надежды, зиждившиеся на нём.

День всё надвигался; служаки и замковые батраки пробудились от сна, началась и военная жизнь и в конце концов, хотя и позже обыкновенного, поднялся и комендант, чтобы проверить и отпустить стражу. Несмотря на то, что настоятель был уверен в своих солдатах и в низших офицерах, всё же эта отсрочка была для него очень мучительна и могла быть чревата последствиями, если бы заговорщики запоздали ещё далее. Он всё ещё не отпускал монахов из капеллы, но всё это вовсе не бросалось в глаза, так как случалось, что духовное подвижничество удерживало монахов и более продолжительное время на молитве; он послал лишь несколько самых надёжных