Как пальцы в воде - Виолетта Горлова

Вдруг выглянуло солнце, и яркие лучи, проникнув сквозь кремовые шторы золотистым потоком света, образовали на темном полу гостиной четкий ореол. И в центре этого круга стояло кресло с неподвижной фигурой профессора. «Будто подиум сцены, – подумала мисс Форестье, – а почему бы нет? Сцена смерти из спектакля под названием «Жизнь».

Подойдя к профессору, она приложила свою руку к худой и морщинистой шее старика – автоматический жест, продиктованный многолетними профессиональными навыками. Тело профессора было холодным. Полин внимательно осмотрела лицо старика: в углах полузакрытых глаз образовались тусклые участки треугольной формы, так называемые пятна Лярше, из-за высыхания кожа на краях ноздрей потемнела, слизистая оболочка губ стала серо-бурой и морщинистой. По этим признакам девушка сделала вывод, что профессор умер не раньше 4–5 часов назад. В процессе своих размышлений о дальнейших шагах Полин, тем не менее делала то, что знала и умела. Мысль о том, что мистера Биггса могли убить, приходила ей в голову. Но почему-то такая версия смерти старика ей показалось маловероятной: все было как обычно – спокойно и тихо; да и насколько она могла увидеть, а в большей степени почувствовать: следов постороннего присутствия в коттедже не наблюдалось. И самое важное, девушке предстояло выполнить одно из главных своих дел в этом доме; мысль об этом заставляла ее сердце биться сильнее, а инициированный возбуждением адреналиновый вихрь подавлял любые опасения и страх.

Застыв на месте, она внимательно осмотрела гостиную: беглый взгляд подтвердил ее первые впечатления. На кофейном столике – пустая кофейная чашка, полупустой коньячный бокал и коробка открытых шоколадных конфет. Такой натюрморт – вполне обычная утренняя картина одинокого старика: чашка крепкого кофе, крошечная порция «Хеннесси», конфеты из черного шоколада с дробленым миндалем. Ночь, наполненная сонмищем дум, воспоминаний, эхом голосов и калейдоскопом полустертых образов, – угасла для Алана, угасло и все то, что наполняло и ночь, и день в этом доме…

Быстрым, но цепким взглядом Полин осмотрела первый этаж, затем зашла в небольшой чулан, где хранился хозяйственный инвентарь, выбрала новую пару латексных перчаток и, захватив их с собой, поднялась на второй этаж направляясь в кабинет профессора. Тихо открыв дверь, будто опасаясь разбудить старика, она вошла в комнату. Из-за темных штор здесь царил полумрак. Девушка включила светодиодную подсветку книжного шкафа и, подойдя ближе к середине стены, отыскала глазами свою «памятку» – фигурку маленькой керамической совы. Натянув на руки перчатки, Полин стала аккуратно вынимать из стеллажа книги, пытаясь унять лихорадочное волнение, но удавалось ей это с большим трудом. Вскоре она увидела металлический сейф, шифр которого знала наизусть, но все ее телодвижения оказались ненужными: тайник был и так открыт. Удивленная Полин обнаружила в нем только несколько старых газет, но дневника профессора там не оказалось. «Кто-то оказался проворней меня, – с ужасом подумала девушка. И как бы мне теперь не составить «теплую» компанию старику в прохладной атмосфере морга». На несколько мгновений ее охватил паника, по спине пробежал озноб страха. Но усилием воли Полин уняла предательскую дрожь и, осторожно присев в кресло, попыталась проанализировать создавшуюся ситуацию. «Профессор мертв не менее четырех часов, и если его убили, то убийца, захватив с собой дневник, вряд ли бы ждал меня, дабы не завтракать в одиночестве. Но мне, безусловно, тоже не стоит этого делать». Интуитивно чувствуя, что она в доме одна, не считая мертвого старика, Полин успокоилась. Оставив все как есть, а чтобы полицейские увидели пустой сейф, она сбросила книги на пол и, чуть подумав, взяла шерстяной плед, лежавший на диване, и протерла им открытую дверцу сейфа, положив плед на место, спустилась на первый этаж. Заглянув в гостиную и убедившись, что профессор продолжает мило улыбаться, девушка достала из своей сумочки мобильный телефон и стала звонить старшему инспектору Теллеру. Она не забыла о его просьбе: если так получится, что именно Полин обнаружит бездыханное тело старика (интересно, а кто бы еще, кроме нее, мог это сделать?), то надо прежде всего позвонить ему. Инспектор даже соизволил объяснить свою пожелание, мол, у него есть информация, что в их городе появились желающие незаконно экспроприировать библиотеку профессора и его записи, если таковые найдутся, так что»… надо быть начеку, но распространяться об этом категорически запрещено». Судя по всему, мистер Теллер был прав. Разумеется, она ему позвонит в первую очередь. Девушке нравился инспектор, очень «положительный» мужчина! Тем более старика-то могли и убить: входная дверь дома открыта, а сейф пуст. Конечно, о сейфе она говорить не станет. Позвонив инспектору, Полин больше не стала ничего предпринимать: мистер Теллер ответил, что теперь сам все организует.

В ожидании инспектора и полицейских девушка вышла на улицу и присела на скамейку под высоким платаном. Иногда она поглядывала на небо, огорченно наблюдая, как плотный слой серых облаков, намеревающихся плавно превратиться в темные осенние тучи, закрывает полуденное солнце. Небеса, похоже, находились в раздумье: стоит ли в ближайшее время поливать дождем небольшой английский городишко, где уже во всю орудует старуха с косой? А разве где-то есть места радостнее и беззаботнее? Огорчение мисс Форестье не было показным, но расстроилась она не из-за смерти профессора, впрочем, полиции знать настоящую причину ее печали не следовало бы. Поэтому пусть думают, что она переживает из-за кончины мистера Биггса. Почувствовав, что замерзла, девушка возвратилась в дом.

…Инспектор Теллер стоял у древнего распахнутого сейфа и не верил своим глазам: кто, черт возьми, разбил его единственную Надежду! Даже не надежду, а Смысл его жизни! Чувствовал он себя отвратительно с самого утра: головная боль не давала сосредоточиться на самых элементарных вещах. Мужчина выпил уже две обезболивающие таблетки, но его страдания, казалось, теперь усилились многократно! Что ж, шансы найти преступника у него есть! Хорошо, что девчонка ему сразу позвонила. Дело важное: убийство и кража! По-видимому, и для него пришло время побороться за свое счастье! И он его выгрызет у кого угодно, если на то будет необходимость!

Глава 20

Cознание приходило постепенно, поначалу обозначившись ощущением себя в качестве сконцентрированной каким-то фантастическим образом микроскопической точки пространства, беспрерывно и с огромной скоростью мчащейся по извилистому, бесконечному белому лабиринту. Затем скорость движения моего сознания – точки стала замедляться… и наступила темнота. Длился этот мрак, может, мгновение, может, сутки-другие… Потом наступило слияние точки с чем-то физическим, более материальным, и трансформировалось в тяжесть век и песочную сухую горечь рта. С огромным трудом удалось разлепить веки, раскрыть которые не получилось из-за налипшей на них комочков земли, хотя этот факт определился мною позже. С покалывающей резью в глазах пришло осознание того, что я жив. Затем, с медленным ощущением некоторых частей своего тела, пришел холод, но он был всего лишь толикой зла в преддверии ада. Но и тот не заставил себя ждать, явившись в обличье смертельной жажды. Во рту, казалось бы, наполненного хинной корой, стоял тошнотворный привкус алкоголя и еще чего-то, не менее отвратительного. Пить! Все-что угодно! У меня возникла полная уверенность, что я – в аду, и вместо крови у меня – раскаленная магма. Но спустя какое-то время я сообразил, что преисподнюю мне устроили пока еще в этой жизни. С трудом удалось пошевелить пальцами ног… стало понятно, что на ногах у меня какая-то обувь, следовательно, спать я тоже не ложился (у меня нет дурной привычки заваливаться в постель обутым). Но и то, где я находился, мало напоминало кровать или любое-другое место, предназначенное для этой благой цели. Не открывая глаз, с усилием я попробовал приподнять свинцовую руку. Частично удалось. Попытался себя ощупать. Обрадовало то, что моя ветровка – «выручалка» – на мне. Очухавшаяся память подсказала нужный карман. Чуть влажный платок помог глазам и немного зрению. Но увиденная картина, точнее, отсутствие возможности что-либо рассмотреть, затмила радость от того факта, что я остался в большей степени живым, чем мертвым: отравленная кровь или уже другая жидкость вместо нее, тяжело и вязко ползла по моим сосудам. Громкий гул в ушах наплывал, перманентно затихая и возвращаясь. Я почувствовал, как меня охватил озноб, а холодный пот, смешанный с грязью, мочой и другими земляными субстанциями, сцементировал все мое тело. Нужно было сбросить с себя этот кокон, грозящий превратиться в саван. Может, напрасно у меня такой жизнелюбивый и стойкий организм? Зачем было приходить в себя, если повторный уход в забытье обязательно произойдет, и ад случится еще накануне смерти?.. Вокруг было темно, только где-то, в глубине темного свода, мерцали какие-то точки, то ли звезды, то ли шляпки гвоздей… понятно чего. Тем более что лежал я то ли в яме, очень похожей на могилу, то ли – в деревянной емкости, предназначенной для места вечного упокоения, хотя дерево пока не обнаруживалось… Господи, вот оказывается: какое оно, счастье! Прийти в себя и обнаружить, что ты не в гробу! Может, в последний момент, у моего врага проснулось человеколюбие, рука его дрогнула, и он не довел начатое дело до логического конца? Лучше бы гуманность моего неприятеля спала… Однако делать было нечего: если я не погиб, то нужно было выбираться из ловушки, которую сам же и помог организовать своим противникам по собственному скудоумию!..