Дочь Волдеморта - Ночная Всадница

— Давайте я вам думать помогу? — не сдавался мальчик. — Я кино смотрел про Шерлока Холмса, я вам расскажу всё, что знаю — а вы разгадаете наши страсти.

— Ничего ты не знаешь, — вздохнула Гермиона. И это была правда. Владение легилименцией позволило ей уже давно убедиться, что здесь никто ничего не знает — и это окончательно ставило следствие в тупик. Разве что брат Гавриил, возможно, умел скрывать свои мысли…

— Да я всё знаю! Я тут всех знаю, про всех знаю. И я всё вижу! Вот я недавно видел такое, что вам и интересно знать‑то будет!

Гермиона быстро подняла глаза от своей тетради и посмотрела на озорное лицо мальчугана. Она цепким взглядом впилась в его глазки, и мальчик, моргнув, поежился.

— Ну что, г–говорить? — неуверенно спросил он.

— Говори, — прищуриваясь, кивнула Гермиона. Мысли Гришки путались, лезли одна на другую, его разъедало волнение. Мысли четырнадцатилетнего мальчика на местном диалекте понимать было трудно — а чтобы увидеть воспоминания и образы, нужно применить заклинание. Не очень полезно для психики маггла, да и, скорее всего, не нужно. Пусть сначала расскажет сам.

— Я видел незнакомого белого монаха! — выпалил мальчик таким тоном, будто делился мистически откровением, и на минуту замер. Гермиона ждала. — Пошел я, значит, по грибы сегодня утром: рано–рано, — продолжил со значением он, важно кивнув своей слушательнице. — После дождя хорошо по грибы ходить. Только надо успеть до того, как еще кто пойдет — чтобы не заходить далече. Вот я и встал в половине пятого. Я ж не знал, что тут такие страсти приключились и что вас в хате нет — думал, спите. Ну и пошел. Ходил, значит, ходил — и нашел дикую клубнику. Мелкую такую, дрянь — но много. Ну и сел там, в кусту — клубнику есть. И тут смотрю — монах идет, белый.

— Цистерцианец или доминиканец, что ли?

— Чиво–о-о–о?

— Ряса на нем белая была? — упростила вопрос Гермиона.

— Да где же вы видели монаха в белой рясе?! — казалось, Гришка жестоко разочаровался в ее интеллекте.

— А почему тогда «белый»? — проигнорировала вопрос Гермиона.

— Волоса у него белые.

— Седой?

— Почему седой? Он молодой был, высокий. Шел по лесу, значит. Далече от меня. Только не монастырский это монах — я там всех знаю, меня мамка каждый день за молоком туды посылала, когда у нас в прошлом году корова издохла. Пока папка новую привел — я там всех ихних выучил на лицо, их там мало совсем живет — а сейчас и того меньше. Не нашего монастыря монах был.

— А ты уверен, что он монах? — осторожно спросила Гермиона.

— Ну, так он как вырядился! — вытаращил глаза Гришка. — Кто ж еще в таком балахоне по лесу пойдет? Ряса по земле волочится, за раз всю изгадишь. Ан святым‑то людям только так ходить и можно. Значит, идет этот белый монах от меня далеко, а я притаился — и смотрю: что ему в лесу надо, грибы, что ль, собирает? А лукошко где? Я ж не сразу пригляделся, что это не наш монах. А как пригляделся — страшно стало. А ну как он в наших страстях чем повинен? Меня ж дядя Димитрий, да эти, петрозаводские, всё спрашивали: кого, Гришка, незнакомого видел ли? А я не видел тогда, я вот утром первый раз увидел. Прошел, значит, этот белый монах куда‑то, а я сижу. А потом подумал — чё я сижу? Как ему, лиходею, в своей сорочке за мной угнаться, ежили я от него побегу? Хотел пойти потихоньку — поглядеть, куды белый монах пойдет. А он пропал.

— Как пропал? — не поняла Гермиона, уже приготовившаяся раскрыть все тайны за раз.

— А так. Пошел я туды, куды он пошел. Я лес этот знаю, как свою хату. Во–первых, тама, куда он пошел, ничё нет — ни дороги, ни жилья в той стороне далеко–далеко. Я шел–шел, ногу сбил — а его нема, как в воду канул. И никуда бы он не делся тама, а пропал. Вот какое улика! — с гордостью закончил мальчонка.

— А ты лицо его хорошо разглядел? Узнать сможешь? Черты запомнил хоть?

— Не, я не видел лица.

— А как же ты тогда знаешь, что он не монастырский?! — опешила Гермиона.

— Ну, как знаю — знаю. Там их мало совсем, монахов. Белых только трое, да сложены не так, и старые там все, кроме нескольких — а тот молодой был, широкоплечий. А тама все щупленькие… Не монастырский был монах.

— Вообще лица не видел? — приуныла Гермиона. Она уже думала отвести мальчика в укромный уголок и осторожно проникнуть в его воспоминания на «очную ставку».

— Вообще не видел, — помотал головой Гришка. — Я в кусту сидел. Да и что вам его рожа — всё равно пропал, кого я вам узнать буду? Я вам его со спины узнаю. Белый такой, плечистый…

— Ты, Гриш, не говори пока никому о своем монахе, — задумчиво сказала Гермиона. — А я тебе премию выпишу. В сто рублей.

* * *

— Вы как из монастыря‑то уехали, Ева Бенедиктовна? — прищурился местный участковый Дмитрий Сергеевич. — Я всё около ворот вас ждал, Артемида‑то совсем издохла, в конюшне монастырской дрыхнуть оставили. Вымоталась, бедняга: насилу очухалась. Так я ждал вас в деревню везти, а вас нет и нет — и никто не видел. Волноваться стал.

— Да, подбросили… — неопределенно махнула рукой Гермиона. Нужно быть осторожнее. — Я же знала, что Артемида устала — вот и не искала ее…

— Ладно, это не важно, раз с вами всё хорошо. Значит, так. Машину из области заказали, к вечеру должна быть. Не знаю, как она по этой грязюке доедет, правда… Но к завтрашнему тела должны доставить на экспертизу. Результаты получу — сразу к вам. Нового, значит, ничего не обнаружили. Убийца не оставил никаких следов. Вообще. Земля всюду мокрая, кругом распутица — и ничего. А ведь там дорожки не вымощены, кругом квашня. Правда, натоптали монахи. Темное дело. Это во–первых. Машка, то есть гражданка Александрова, вошла на территорию через боковую калитку — ее следы обнаружены. В кармане ее платья найден и ключ от этой калитки — вероятно, она не впервые проникала таким образом в обитель. А я вот смалодушничал, Ева Бенедиктовна, — вздохнул участковый, — послал Лёшку матери говорить. Сил моих нет в глаза ей посмотреть. — Он помолчал. — Да еще игумен слег — сложно старику пережить такие ужасы… И приход в смятении. Я вот думаю, может, им пару мужиков на охрану отправить, из лесорубов‑то наших? А то этот монастырь в лесу вообще не защищен. Монахи‑то тщедушные, да и скорее вторую щеку для удара подставят, нежели обороняться начнут, коли что…

— Не думаю, что стоит посылать лесорубов, — покачала головой Гермиона. — А то еще сами лесорубы там всех и перебьют. Видите же, какие события.

— Видеть‑то вижу, да не понимаю. Просто мистика. Все как ошалели. Может, это магнитные бури и всё такое? Я по телевизору смотрел.

— Может, и бури, — неопределенно кивнула Гермиона. — Поглядим… Вот Герман вернется — может быть, следствие продвинется.