Крещение огнем. Вьюга в пустыне - Максим Калашников

Приплюсуем сюда разворачивающийся кризис мировой валютно-финансовой системы, грозящий глобальной депрессией почище 1929 года. Кризис энергетический: потребление электричества и тепла растет быстрее, чем мощности по их производству. Кризис управленческий: прежние структуры власти, институты парламентаризма и демократии, унаследованные от индустриальной эпохи, слишком медлительны и неадекватны в современном мире бешеных перемен и нарастающей сложности. Наконец, падение качества образования и оглупление граждан некогда развитых стран приводит к тому, что белые теряют научно-техническое лидерство, не могут грамотно эксплуатировать сложные технические системы. Отсюда – болезненная смена лидеров развития и нарастающий вал техногенных катастроф…

– Кризис образования – важная составляющая любого общего кризиса, это было характерно для кризиса и поздней античности и позднего феодализма. Но сейчас масштабы фантастичны, поскольку капитализм строился как цивилизация науки и образования, а чем выше забираешься, тем больнее падать. То, что сегодня происходит с наукой и особенно образованием, как в мире в целом, так и у нас, – катастрофа. Неадекватность систем образования и науки современному миру, обращенность во вчерашний день, деинтеллектуализация образования, а следовательно, социальной жизни в целом – все это создает общество, в котором как верхи, так и низы не способны не только справиться с проблемами эпохи, но даже увидеть их.

Да, оболваненным населением легче управлять, но по закону обратной связи это возвращается бумерангом к верхушке и их детям. Посмотрите на большинство современных политических лидеров в мире и сравните их даже не с началом XX века, а хотя бы с серединой. Современные «вожди» – какие-то серенькие пигмеи. Можно сказать, что сегодня в глобальном масштабе мы имеем неадекватность человеческого материала текущему моменту истории. Решения с глобальными последствиями принимают люди провинциального, а то и просто местечкового уровня. И это еще один показатель кризиса – рыба гниет с головы. Ацефалы-«безголовые» с кризисом не справятся. Более того, стремясь избежать его, еще более приблизят, как это сделали, например, неадекватный Николай II и еще менее адекватный Горбачев.

Кризис-«матрешка»

– Получается какой-то кошмарный коктейль: многомерный кризис, причем один кризис вложен в другой, и оба они вместе – в третий!

– Вы удачно упомянули третий кризис, потому что «позднефеодальный аналог-сегмент» нынешнего кризиса влечет за собой «позднеантичный» и вложен в него как в большую матрешку. Сам «позднеантичный» вложен в сегмент-аналог верхнепалеолитического кризиса, и вот это уже совсем невесело: даже если бы теоретически удалось решить проблемы первого сегмента и второго, мы все равно наталкиваемся на третий. Как говорил толкиеновский Гэндальф, повторяя слова одного из героев «Макбета»: «Если мы проиграем, мы погибли; если добьёмся успеха, то придется решать следующую задачу». Но это в теории. В реальности каждый из «матрешечных» кризисов возможно решить только на следующем уровне, а следовательно – только в целом. И эта целостность упирается в реальность под названием «капитализм».

В отличие от региональных систем античности и феодализма, капитализм – мировая система, а потому его кризис автоматически становится кризисом планеты в целом, причем не только социосферы, но и биосферы. Капитализм, продемонстрировав фантастические материальные и научные достижения, подвел человечество к краю исторической, биологической, природной пропасти. У Артура Конан Дойла есть роман «Когда земля вскрикнула». Земля конца XX – начала XXI века не просто вскрикнула, она орет что есть сил, пытаясь привлечь внимание людей к опасной ограниченности созданной ими индустриальной цивилизации и возможном окончательном решении человеческого вопроса путем освобождения биосферы от надоедливого и алчного «человека разумного» (хомо сапиенс), который (особенно в капсистеме) перестает быть sapiens. Исчерпание ресурсной базы, проблемы экологии (если добыча ископаемых продолжится темпами, характерными для ХХ в., то, как считают специалисты, в ближайший век из недр будет изъято все, что планета накопила за четыре миллиарда лет!), демографии, продовольствия, воды – все это напоминает кризис верхнего палеолита. Но только многократно усиленный, усложненный и опасный. Способный не только сократить население планеты на 50–80 %, но и обнулить его.

В любом случае, удастся ли человечеству преодолеть кризис с относительно минимальными потерями или это будет повторение верхнепалеолитического кризиса по полной программе, жизнь после кризиса будет принципиально, практически по всем параметрам отличаться от посленеолитической истории, от цивилизации. Это будет другой мир, другая история. Может быть, другая цивилизация. А может быть, неопалеолит или нечто третье. В любом случае к сожалению, мало кто это понимает – мир доживает последние докризисные десятилетия.

Русский сценарий мировой смуты

– А может, Андрей Ильич, в этом – наш, русский, шанс? Мы же имеем опыт выживания в неимоверных кризисах. Глядишь – и возьмем реванш за катастрофу 1991 года…

– Вы говорите, что русские приспособлены к выживанию в условиях кризисов и смут? Это так. Более того, механика русских смут может кое-что прояснить в нынешней глобальной смуте.

– Неужели?

– В свое время В.О. Ключевский и С.Ф. Платонов предложили свои концепции русской смуты конца XVI – начала XVII века, которые работают не только на материале той смуты, не только на материале всех русских смут (1870–1929 гг. и нынешней, стартовавшей в 1987 г.), но и дают ключ к пониманию макроисторических кризисов – позднеантичного, позднефеодального, глобального позднекапиталистического.

Ключевский и Платонов выделили в истории Смуты три фазы: первая – боярская у Ключевского, «династическая» у Платонова; вторая – у обоих «дворянская»; третья – соответственно «общесоциальная» и «национально-религиозная». Наши историки точно зафиксировали, что смуты начинаются с борьбы вверху, а затем как бы спускаются вниз, охватывая сначала низы господствующих групп и средние слои, а затем и общество в целом. То, что Ключевский назвал общесоциальной фазой, по форме, как правило, выступает в качестве национально-религиозной, то есть переходит на уровень борьбы за национальную и (или) религиозную идентичность, хотя содержание носит вполне социальный характер (пример – «протестантская» революция в Европе в XVI веке, современный исламский фундаментализм).

Схема Ключевского – Платонова неплохо объясняет механику нынешнего кризиса. Глобальную смуту начинает «мировое боярство» (капиталистическая олигархия) в борьбе за свои «династические привилегии». Затем смутокризис охватывает средние слои, причем главным образом на полупериферии и периферии, которые эксплуатирует «железная пята». Этот процесс усиливает эксплуатацию и депривацию низов, перед которыми во всей остроте встает проблема социального падения, утраты идентичности и часто физического выживания.

В 1970-е годы мы начали «въезжать» – при всей условности и поверхности аналогий – в аналог кризиса «длинного XVI века» (борьба верхушки со средними и рабочими классами), который довольно быстро стал перетекать в аналог позднеантичного кризиса (порой даже кажется, что оба аналога развивались синхронно). И вот мы приближаемся к самой страшной фазе – национально-религиозной (то есть общесоциальной, мировой), которая, помимо прочего, совпадает с аналогом верхнепалеолитического кризиса. (Напомним, что тогда погибла большая часть человечества.) Причем выход из каждого отдельного кризиса не выводит из него, а является входом в следующий. Это вовсе не «черновидение» (Ст. Лем), а реальность, в которой уже живет огромная часть мира. Достаточно указать на конфликты в Судане, войну между хуту и тутси в Руанде, которая унесла около одного миллиона жизней – и не надо успокаивать себя тем, что это далеко, есть и поближе: Афганистан, Чечня, Косово. К тому же, как правило, кризисы начинаются на периферии. Помните, откуда пришли христианство и ислам?

Нас от жестокого кризиса избавляет пока то, что мы до сих пор проедаем остатки советской системы и обладаем ядерным оружием – тоже, кстати, советское наследие, которое до сих пор гарантирует нам непревращение в сербов, пуштунов и иракцев.

– Кстати, «трущобный народ» идеально приспособлен для выживания в условиях кризиса и тотального разрушения старой цивилизации. Обратите внимание на романы-катастрофы Саймона Кларка. В них современное общество рушится из-за климатических или геологических катаклизмов, воцаряются одичание и хаос – и в таких условиях господство захватывают выходцы со «дна»: бродяги-бомжи, трущобники. Жестокие, сплоченные, жаждущие отомстить тем, кто их еще вчера презирал и отвергал. И на руинах мегаполисов воцаряется ад…