Троцкий - Дмитрий Антонович Волкогонов

Зборовский заполнил ряд анкет, собственноручно написал автобиографию, специальным пунктом сообщил о своих родственниках в СССР: сестре Б. Пупко, шурине С. Пупко, братьях Е. и Л. Зборовских, дал их адреса. Его новые начальники (московские), Г. Молчанов и М. Рутковский, ознакомившись с донесением о вербовке, поручают своей службе в июне 1934 года провести глубокую проверку Зборовского. В его деле содержатся документы и о проверке родственников нового агента в Советском Союзе{877}. Запущен механизм, благодаря которому около самого близкого и доверенного помощника Троцкого – его сына Льва – удобно устроился агент Секретно-политического и Иностранного отделов ГУГБ НКВД. Отныне очень многие решения, шаги, намерения, документы Троцкого станут известны в Москве и самому Сталину. И хотя бежавший из Испании высокопоставленный сотрудник госбезопасности Александр Орлов (настоящие имя и фамилия – Лейба Фельдбин, псевдонимы – Лев Никольский, Игорь Берг) пытался анонимно предупредить Троцкого о грозной опасности, тот до конца своих дней не знал правды об окружении старшего сына и о том, что он нередко «поставлял» собственную корреспонденцию и «продукцию» прямо на рабочий стол советского диктатора.

Что собой представлял человек, благодаря которому НКВД, и прежде всего сам Сталин, с 1933 по 1939 год получали информацию едва ли не о каждом шаге Троцкого, а многие его статьи, книги еще до опубликования в прессе часто оказывались в руках «вождя народов»?

Интересная деталь. За три дня до рокового покушения в августе 1940 года Троцкий закончит большую статью «Коминтерн и ГПУ», которая будет издана уже после его смерти. В ней он верно скажет, что «ГПУ и Коминтерн как организации не тождественны, но они неразрывны. Они соподчинены друг другу, причем не Коминтерн распоряжается ГПУ, а наоборот, ГПУ полностью господствует над Коминтерном… Будучи полностью зависимыми политически и в финансовом отношениях, многие коммунисты из других стран выполняют постыдные и преступные поручения ГПУ»{878}. Марк Зборовский был активистом Польской компартии, выполнял ее разные поручения как на родине, так и за рубежом. Родился Марк (Мордка) Зборовский в феврале 1908 года в Умани Киевской губернии. В Польшу выехал вместе с родителями в 1921 году. В СССР у него остались сестры Берта, братья Ефим и Лев. Со своей женой Региной (Ривкой) Абрамовной Леви, спасаясь от преследований полиции (он просидел год в польской тюрьме за организацию забастовок), оказался в Берлине, а затем и в Париже. Молодая чета бедствовала, и агенту ОГПУ не потребовалось больших усилий, чтобы завербовать Зборовского{879}. Отныне начальнику СПО ГУГБ Г. Молчанову он будет известен как агент «Мак» (он же – «Тюльпан», он же – «Кант»). Уже через некоторое время парижский шеф Зборовского передавал в Москву:

«Как мы Вам сообщали, источник ”Мак“ стал работать в ”Международном секретариате“ троцкистов, где служит также жена[18] сына Троцкого. В процессе работы источник подружился с женой сына Троцкого, результатом чего явился перевод источника в русскую секцию в качестве как бы личного секретаря сына.

В настоящее время источник встречается с сыном чуть ли не каждый день. Этим самым считаем выполненной вашу установку на продвижение источника в окружение Троцкого»{880}.

В Москве порадовались быстрой удаче: в окружение самого заклятого врага Сталина проник свой человек. В ответ на донесение из Парижа незамедлительно следует шифровка с инструкциями:

«Петру.

Поскольку источник ”Мак“ занял определенное положение в организации, необходимо, чтобы он закрепил это положение. Инструктируйте тщательно источник о его поведении в работе. Предупредите его, чтобы он ничего не предпринимал в организации без Вашей санкции. Мы предостерегаем, чтобы он не перегнул палки и этим самым не разрушил бы все наши планы в этой разработке»{881}.

Скоро «Мак» завоюет такое доверие Льва Седова, что почти беспрепятственно получит доступ к многим бумагам самого Троцкого. «Мак» стал регулярно сообщать в Москву обо всех шагах Троцкого и Седова, и даже об их намерениях. Некоторые донесения расценивались как исключительно важные. Например, ГУГБ НКВД никак не могло узнать адрес Троцкого в Норвегии. Однако тут же из Парижа в Москву было переслано подлинное письмо Троцкого Седову, в котором изгнанник назвал свой адрес в Норвегии и просил направлять ему туда журнал «Большевик» и другую литературу{882}.

В конце концов «Мак» смог войти в полное доверие к Седову и Троцкому. Об этом свидетельствует письмо, которое старший сын отправил отцу 6 августа 1937 года (а Зборовский – копию с него, естественно, в Москву):

«Во время моего отсутствия меня будет заменять Этьен (так Седов называл Зборовского. – Д. В.), который находится со мной в самой тесной связи, так что адрес действителен и поручения могут быть исполнены, как если бы я был в Париже. Этьен заслуживает абсолютного доверия (курсив мой. – Д. В.) во всех отношениях…

Обнимаю тебя. Л.»{883}.

Если бы Троцкий знал о сталинской паутине, опутавшей его, то мог бы по достоинству оценить родившуюся полицейскую систему, в создании которой он принимал такое самоотверженное участие… Но к Зборовскому и его делам мы еще вернемся.

Журнал одного автора

Троцкий привык, чтобы его слушали. На митинге, конгрессе, в воинском строю, на собрании оппозиционеров. Он не мог обходиться без слушателей или читателей. Даже теперь, оказавшись на крошечном островке в Мраморном море, отрезанный от столиц и культурных центров, он должен был говорить. Говорить, если не «планетарно», то хотя бы «континентально». Говорить, чтобы знали: он протестует, низвергает, обличает, утверждает, пророчествует, организует, надеется.

Я уже отмечал, что для истории самой привлекательной чертой этого человека, возможно, окажется его духовная твердость, определенность. Другое дело, каков характер этой определенности. Троцкий один, почти один, не согнулся перед диктатурой, перед тоталитарным режимом, перед огромной мощью, которая, казалось, неминуемо должна была раздавить его. Можно много говорить и писать о мотивах этой духовной непреклонности, этом идейном стоицизме и вере, но нельзя отрицать, что это был человек Идеи. Большой Идеи. Идеи ложной. А если точнее – был пленником Идеи. А пленила его навсегда Идея Революции, особенно планетарной, всемирной. Такой человек не может молчать. Он хочет и будет говорить. Для этого ему нужен рупор – газета, радио, журнал. Или хотя бы что-то из этих средств. Нетрудно себе представить, каким бы был Троцкий в эпоху телевидения… Ему нужна высокая трибуна, чтобы без конца вещать о революции, предупреждать об опасностях, звать на баррикады.

Его противники, русские социал-демократы, изгнанные из России еще раньше и сгруппировавшиеся вокруг созданного Л. Мартовым «Социалистического вестника», высмеивали Троцкого за его непреходящее желание «быть услышанным». Так, Д. Долин в своей статье «Последние отклики» ядовито писал: «…изо всех сил старается Троцкий, чтобы его – упаси боже– не стали забывать. Он пишет и день и ночь толстые книги и маленькие статейки, выпускает семейные бюллетени и варьирует на всех языках все те же мотивы о вероломстве Сталина, о предательстве китайской революции и о нежной любви Ленина к Троцкому. Но человечество неблагодарно – и о Троцком, чем дальше, тем меньше вспоминают и говорят»{884}.

Долин ошибся: о Троцком и через десятки лет по-прежнему говорят. Но теперь уже спокойно, рассудительно. Одни называют его «последним Дон Кихотом революции», другие – ее «демоном», третьи – ее персональным «воплощением». Каждый, видимо, в чем-то прав. Но говорить сегодня о Троцком мы можем в значительной мере и потому, что он никогда не молчал. Думаю, написанное и сказанное этим человеком по своему объему едва ли имеет аналоги. Это было его духовной и политической потребностью – обращаться к людям. Обращаться громко. Обращаться часто.

Едва оказавшись в Константинополе, а затем и на Принкипо, Троцкий в первую очередь занялся изучением возможностей издания небольшого, но регулярного журнала. Ему помогли его сторонники, разбросанные по всему миру. На первых порах для налаживания журнала немало сделали супруги Росмеры из Парижа, а затем главную роль в организации выхода его номеров взял на себя старший сын Троцкого Лев.

Изгнанник установил связь с испанским коммунистом Андресом Нином, с председателем Революционной социалистической партии Голландии Марингом Снейвлитом, бельгийцем Ваном Оверштаттеном, французскими единомышленниками Пьером Моноттом и Борисом Сувариным, американским социалистом Майклом Голдом и другими революционерами, которые были близки к русской «левой» оппозиции. Постепенно к Троцкому примкнули и несколько крохотных групп