Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча

народы – люди, не имеющие собственности и потребностей. Спрашивается, что у таких можно отнять?.. Единственное их благо – это их жизнь…

Граф Дарю неожиданно закашлялся. Бонапарт молчал. Цифры, озвученные его главным армейским интендантом, обескураживали.

– И что же вы предлагаете, граф? – поинтересовался Наполеон.

Дарю, будто ожидая этого вопроса, быстро ответил:

– Прекратить…

– Что прекратить, граф?! Я вас не понимаю… – перебил его император.

– Прекратить кампанию, сир. Россия – не Пруссия, и уж тем более не какая-нибудь Австрия. Ее бескрайние просторы погубят нашу армию. Мы еще не воевали, но, как уже сказал, ослабли на треть. В войсках недовольство: «Ради чего воюем?» Действительно, ради чего?! Неужели всего лишь за создание свободного Польского государства?.. Если так, то это, извините… просто глупо. Разве не ясно, что русские заманивают нас в ловушку, в гибельный мешок?.. Это другая война, сир: опасная и непонятная. Если хотите – Русская кампания напоминает Египет и Сирию: та же жаркая, безжизненная пустыня. Мы помним, чем закончилась Египетская кампания…

Последние слова собеседника вывели Бонапарта из себя:

– Так что же конкретно вы можете предложить нам, граф?

– Следует немедленно заключить с русскими мирный договор. Только это поможет сохранить нам лицо. Ситуация в Испании, как Вы сами знаете, сир, плачевная. Пруссаки не сегодня-завтра повернут назад, хороши союзнички… Единственный выход – ждать мира здесь, в Витебске.

– Чтобы мириться, граф, нужно как минимум быть вдвоем, а не одному. Царь Александр молчит…

– Да, русские ведут себя странно. Но арьергардные бои показали: они просто так не сдадутся. Даже если мы дойдем до самой Москвы, эта кампания для нас может обернуться катастрофой…

– У Московских ворот меня ждет заключение мира…

– Возможно, Ваше Величество, – склонил голову граф Дарю. – Только все равно заключить мир с русскими будет выгоднее именно здесь, у крепостных стен Витебска, нежели у Кремлевских ворот. Смею вам напомнить, сир, слова Конфуция о том, что прежде чем куда-то войти, стоит подумать о том, как оттуда выйти…

Граф Дарю был прав. Сто – и даже тысячу раз! Но именно это как раз сейчас и раздражало Бонапарта. Хладнокровный, как рыба, этот расчетливый цифровед озвучил то, что так терзало Наполеона все последнее время: несмотря на бегство русских, пока они побеждали! Правда, до сих пор об этом никто не посмел высказаться вслух. Ведь подобного еще никогда не было. И теперь оставалось лишь дожидаться чуда. Например, повторного приезда генерала Балашова или еще кого – любого, кто предложил бы от имени русского царя мир.

– Каково состояние нашей кавалерии, генерал? – поинтересовался главнокомандующий у начальника штаба Резервной кавалерии генерала Бельяра. – Неужели так плохо, как мне только что доложили?..

– Еще шесть дней такого марша, Ваше Величество, и кавалерия исчезнет…

С наступлением темноты Наполеон вернулся к себе в штаб-квартиру и задумчиво склонился над картами. Изучая диспозицию своих войск, он, по обыкновению, задумчиво ходил из угла в угол, потом вновь вернулся к картам.

– Basta! – сказал он начальнику штаба Бертье. – Здесь я остановлюсь. Мне нужно осмотреться, дать отдых армии и организовать Польшу. Кампания этого года закончена… На следующий год я завершу остальное…

Вообще, Бонапарта терзало другое. Хотелось выйти на берег местной речушки, приложить руку трубочкой к губам и громко закричать:

– Э-э-э! Monsieur Balasho-o-ov…

* * *

…Измотанные долгим отступлением, русские армии подходили к Смоленску. 3 (15) августа, через несколько недель «триумфального наступления» французов, войска обеих армий наконец-то соединились, получив единого командующего – генерала Барклая-де-Толли. Вместо ста пятидесяти тысяч в Смоленск прибудет чуть более 110 тысяч личного состава. Сказались боевые потери, болезни и дезертирство литовских новобранцев. Сталкиваться с противником в крупном сражении было крайне опасно. Пока удавалось только одно – маневрировать. И… отступать.

Несмотря на то что в интересах дела Багратион добровольно подчинился главнокомандующему (скорее, потому, что Барклай-де-Толли все-таки являлся военным министром), тем не менее он продолжал относиться к Барклаю довольно прохладно (если не сказать – враждебно); именно поэтому в войсках фактически царило двуначалие. Как бы то ни было, солдатам требовалась передышка. И здесь, под Смоленском, они ее получили. Барклай-де-Толли предпочитал дальнейшее отступление, однако генералитет рвался в бой. Мало того, большинство ратовало за долгожданное контрнаступление.

– Доколе?! – все чаще раздавались голоса раздосадованных генералов. – Доколе будем землю русскую отдавать супостату?! Пора в наступление!..

Барклай, хотя и придерживался иного мнения, особо не возражал. Действительно, французская армия слишком растянулась. В Витебске находился лишь сам Наполеон с гвардией, прикрываемой единственной дивизией; 4-й пехотный корпус вице-короля Италии Эжена Богарне обосновался в районе Велижа и Суража; в Лиозно – 3-й пехотный корпус маршала Нея, в Рудне – кавалерийские корпуса маршала Мюрата, в Орше – корпус генерала Жюно… Близ Расасны стоял 1-й корпус маршала Даву, а в Могилеве – корпус генерала Понятовского. Между соединениями Великой армии простирались десятки километров. И если бить французов поодиночке, размышляли в русской ставке, из этого мог бы выйти толк.

Противник готовился нанести удар по Смоленску, и в этом не приходилось сомневаться. На случай неожиданного прорыва французов с юга в местечке Красное (около 35 верст к юго-западу от Смоленска) был оставлен отряд генерала Оленина, на помощь которому чуть позже подошли 27-я пехотная дивизия генерала Неверовского и Харьковский драгунский полк. К северу от Смоленска действовал летучий отряд барона Винцингероде.

В задачу Дмитрия Петровича Неверовского[167] входило задержать неприятеля насколько это возможно, обеспечив таким образом передвижения основных сил русской армии.

Французы не заставили себя долго ждать. Узнав о приближении противника, Неверовский принял решение принять бой перед Красным и отстоять его. Однако пластуны донесли, что силы неравны, французов слишком много. Тогда генерал, оставив в населенном пункте лишь усиленный пушками батальон 49-го егерского полка, отвел дивизию на несколько верст позади Красного.

Пехотинцы маршала Нея стремительной атакой разметали егерей, которые, отойдя, оставили все свои орудия. 15-тысячная кавалерия маршала Мюрата, пройдя через город как нож сквозь масло, всей массой навалилась на солдат Неверовского (около 6 тысяч человек). Отчаянная контратака харьковских драгун захлебнулась: понеся огромные потери, полк был вынужден отойти.

Евгений Тарле: «У Неверовского была такая манера обучения солдат: он перед боем сам водил их посмотреть позицию и растолковывал смысл предстоящего. Солдаты Неверовского сражались во время этого убийственного отступления с полнейшим пренебрежением к опасности, каждый шаг отступления был устлан русскими трупами. “Русские всадники казались со своими лошадьми вкопанными в землю… Ряд наших первых атак кончился неудачей в двадцати шагах от русского фронта; русские (отступавшие) всякий раз внезапно поворачивались к нам лицом и отбрасывали нас ружейным огнем”, –