Сёгун - Джеймс Клавелл

Ябу взглянул на Игураси:

– Ну?

– Я согласен с Оми-саном, господин. – Лицо Игураси выражало беспокойство. – Что касается убийства посыльного – это опасно, потом уже нельзя будет отступать. Дзодзэн, конечно, пошлет завтра одного или двух человек. Они могут исчезнуть, пасть от руки разбойни… – Он остановился на полуслове. – Почтовые голуби! На вьючных лошадях Дзодзэна было две корзины!

– Мы отравим их сегодня ночью, – успокоил Оми.

– Как? Их наверняка охраняют.

– Не знаю как, но их надо прикончить или покалечить до рассвета.

Ябу распорядился:

– Игураси, сейчас же отправь человека следить за Дзодзэном. Смотри, не выпустит ли он голубей сегодня.

– Я предлагаю послать на восток всех наших сокольничих с ловчими птицами, – быстро добавил Оми.

– Он заподозрит неладное, если увидит, что его птицы погибли или покалечены, – предположил Игураси.

Оми пожал плечами:

– Но они должны быть остановлены.

Игураси взглянул на Ябу.

Ябу кивнул:

– Исполняй.

Вернувшись, Игураси объявил:

– Оми-сан, мне в голову пришла одна мысль. Многое из того, что вы сказали – о Дзикю и господине Исидо, – было правильно. Но если уж гонцы должны «исчезнуть», зачем вообще затевать игру с Дзодзэном? Зачем сообщать ему что-то? Почему не убить сразу же?

– А действительно, почему? Вдруг это развлечет Ябу-сама? Я согласен, ваш план лучше, Игураси-сан, – признал Оми.

Теперь оба глядели на Ябу.

– Как я смогу сохранить ружья в тайне? – спросил тот.

– Убив Дзодзэна и его людей, – ответил Оми.

– А больше никак?

Они покачали головой.

– Может быть, я смогу договориться с Исидо, – стоял на своем Ябу, пытаясь придумать, как выбраться из ловушки. – Ты прав относительно времени. У меня есть десять дней, самое большее четырнадцать. Как разобраться с Дзодзэном и все-таки оставить время для маневра?

– Было бы мудро сделать вид, что вы собираетесь ехать в Осаку, – подсказал Оми. – Но не будет вреда в том, чтобы сразу же поставить в известность Торанагу. Один из наших почтовых голубей мог бы вылететь в Эдо до захода солнца. Возможно. Никакого вреда…

Игураси присовокупил:

– Вы, конечно, можете сообщить господину Торанаге о приезде Дзодзэна и о том, что Совет соберется через двадцать дней. А об остальном – об убийстве господина Ито – слишком опасно писать, даже если… Слишком опасно, правда?

– Я согласен. Об Ито промолчим. Торанага сам догадается. Это ведь очевидно, так?

– Да, господин. Немыслимо, но очевидно.

Оми молча ждал, его мозг отчаянно искал решение. Глаза Ябу остановились на нем, но он не устрашился. Его совет был обоснован и преследовал единственную цель – защитить клан и Ябу, нынешнего его главу. Решимость убрать Ябу, заменить его другим вождем не мешала Оми давать дядюшке умные советы. И теперь он приготовился умереть. Если Ябу настолько глуп, что не признает очевидную правоту его доводов, скоро некому будет руководить кланом. Карма.

Ябу наклонился вперед, все еще не решаясь:

– Есть ли какой-нибудь способ убрать Дзодзэна и его людей, не подвергая меня опасности, и выиграть десять дней?

– Нага. Надо подловить на какую-нибудь приманку Нагу, – изрек Оми.

В сумерках Блэкторн и Марико подъехали к воротам капитанского дома, сопровождаемые слугами. Оба устали. Марико, в широких штанах и накидке с поясом, сидела в седле по-мужски. Широкополая шляпа и перчатки защищали ее от солнца. Даже крестьянки старались прятать лица и руки от палящих лучей. Чем светлее кожа, тем выше происхождение.

Слуги, приняв поводья, увели лошадей. Блэкторн отпустил сопровождающих и на сносном японском приветствовал Фудзико, которая, как обычно, гордо восседала на веранде.

– Может, подать вам чая, Андзин-сан? – по обыкновению, церемонно предложила она, и он, как всегда, обронил:

– Нет. Сначала я приму ванну. Потом саке и немного еды. – И как повелось, ответив поклоном на ее поклон, прошел коридором на заднюю половину дома, оттуда – в садик и дальше по извилистой дорожке к бане, глиняной мазанке. Слуга принял у него одежду, он вошел и сел нагишом. Другой слуга потер его щеткой, намылил, вымыл ему голову и ополоснул водой, чтобы смыть мыльную пену и грязь. Потом, уже совсем чистый, он потихоньку – вода была горячей – опустился в огромную ванну с железными стенками и лег.

– Боже мой, это прекрасно! – ликовал он, позволяя теплу проникать в мускулы; глаза его были закрыты, по лбу обильно бежал пот.

Послышался звук открывающейся двери и голос Суво: «Добрый вечер, хозяин», следом полился поток японских слов, которых он не мог понять. Но сегодня вечером он слишком устал, чтобы разговаривать с Суво. И ванна, как много раз объясняла ему Марико, предназначалась «не только для очистки кожи. Ванна – это дар Бога или богов, наследство, завещанное нам для радости и наслаждения».

– Помолчи, Суво, – попросил он. – Сегодня вечером хотеть подумать.

– Да, хозяин, – согласился Суво. – Прошу прощения, но вам следовало сказать: «Сегодня вечером я хочу подумать».

– Сегодня вечером я хочу подумать, – повторил Блэкторн по-японски, пытаясь удержать в голове почти непостижимые звуки, радуясь, что его поправили, но слишком утомленный всем этим…

– Где грамматика и словари? – спросил он Марико первым делом в то утро. – Ябу-сама позаботился об этом?

– Да. Пожалуйста, потерпите, Андзин-сан. Скоро привезут.

– Их обещали прислать с галерой и самураями. Не прислали. Самураи прибыли с ружьями, но без книг. Мне повезло, что вы здесь. Без вас ничего бы не получилось.

– Было бы трудно, но получилось бы, Андзин-сан.

– Как мне сказать: «Нет, вы все делаете неправильно! Вы должны бегать как одна команда, целиться и стрелять как одна команда»?

– С кем вы говорите, Андзин-сан? – спросила она.

Он снова почувствовал, как в нем поднимается досада.

– Это очень трудно, Марико-сан.

– О нет, Андзин-сан, японский очень прост в сравнении с другими языками. Нет артиклей, нет спряжений глаголов и инфинитивов. Все глаголы правильные, кончаются на «мас», и вы можете при желании сказать что угодно, используя одно настоящее время. Чтобы предложение стало вопросительным, достаточно добавить ка после глагола. В отрицательном предложении мас заменяют на масэн. Что может быть легче? Юкимас означает «я иду», но также и «вы идете, он, она или оно идет, мы идем, они идут, пойдут» или даже «они могли сходить». Формы множественного и единственного числа у существительных одинаковы. Цума означает и «жена», и «жены». Очень просто.

– Хорошо, как узнать, означает ли юкимас «я иду» или «они пошли»?

– По интонации, Андзин-сан, по тону. Слушайте!

– Звучит одинаково.

– Ах, Андзин-сан, это потому, что вы думаете на родном языке. Чтобы понимать японский, надо думать по-японски. Не забывайте, что наш язык – неличный. Все очень просто, Андзин-сан. Измените ваше представление о сущем. Японцы недаром отделены от всего мира… Это все так просто.

– Это все дерьмо, – пробормотал он по-английски, и на душе у него полегчало.

– Что вы сказали?

– Ничего. Но то, что вы говорите, не имеет смысла.

– Изучайте письменные знаки, – предложила Марико.

– Не могу. Это слишком долго. Они не имеют смысла.

– Послушайте, они очень просты, Андзин-сан. Китайцы очень умные. Мы позаимствовали у них письмо тысячу лет назад. Смотрите, этот иероглиф, или символ, обозначает «свинья».

– Он не похож на свинью.

– Когда-то был похож, Андзин-сан. Давайте я вам покажу. Вот. Добавьте иероглиф «крыша» над «свиньей», и что мы имеем?

– «Свинью» и «крышу».

– Но что это обозначает? Новый иероглиф?

– Не знаю.

– «Дом». Раньше китайцы считали, что свинья под крышей и есть дом. Они не буддисты, они едят мясо, поэтому свинья для них, крестьян в большинстве своем, представляла богатство, отсюда и образ хорошего дома. Отсюда и иероглиф.

– Но как это прочитать?

– Это зависит от того, китаец вы или японец.

– Ох!

– Действительно, – прыснула она. – Вот еще один иероглиф. Символ «крыша», символ «свинья» и символ «женщина». «Крыша» с двумя «свиньями» под ней обозначает «довольство». «Крыша» с двумя «женщинами» под ней означает «разлад». Понятно?

– Абсолютно нет!

– Конечно, китайцы не очень сведущи во многих вещах, их женщин не воспитывают так, как у нас. В вашем доме нет разлада, верно?..

Блэкторн думал об этом сегодня, на двенадцатый день после своего нового рождения. Нет. Разлада не было. Но разве это дом? Фудзико не более чем преданная домоправительница. Вечерами, когда он шел спать, футоны уже были перестланы. Она стояла на коленях возле них, терпеливая, безмолвная, в спальном кимоно, похожем на дневное, только более мягком и с одним свободным пояском вместо жесткого оби на талии.

– Благодарю вас, госпожа, – говорил он, – спокойной ночи.