«Юность». Избранное. X. 1955-1965 - Василий Аксенов

Я не могу дословно и буквально, как попугай вам вторить какаду! Пусть созданное вами гениально, по-своему я все переведу, и на меня жестокую облаву затеет ополченье толмачей: мол, тать в ночи, он исказил лукаво значение классических вещей.

Тут слышу я:

— Дерзай! Имеешь право. И в наше время этаких вещей не избегали. Антокольский Павел пусть поворчит, но это не беда. Кто своего в чужое не добавил! Так поступали всюду и всегда! Любой из нас имеет основанье добавить, беспристрастие храня, в чужую скорбь свое негодованье, в чужое тленье своего огня. А коль простак взялся бы за работу, добавил бы в чужие он труды: трудолюбив — так собственного пота, ленив — так просто-напросто воды!

Новелла Матвеева

Бобры

В зоопарке в тесноватой клеткеБеззаботно жили два бобра.Разгрызая ивовые ветки,   Мягкие, с отливом серебра.Но горчил печалью полускрытой    Терпкий привкус     Листьев и коры.«Ну, а где же то,     За что мы сыты!Где работа!» — думали бобры.Как рабочих к лени приневолишь!Им бы строить.    Строить да крепить,А у них для этого всего лишьПополам расколотый кирпич.Подошли бобры к нему вплотную.   Половинку подняли с трудом,С важностью взвалили на другую…Из чего же дальше строить дом?Что же дальше делать им?     Не знают.Приутихли, сумрачно глядят.Сгорбились,     О чем-то вспоминаютИ зеленых веток    Не едят.

«Сети кругом развешены…»

Сети кругом развешены.Хочется их потрогать.Руки у каждой женщиныОбнажены по локоть.

Ходят шагами крупными.Перекликаясь громко.Водят руками круглыми,Розовыми, как семга.

Синяя, белая, краснаяБьется в сетях добыча.И красота их разная.Женская и девичья,

Правильная и пряничная,Служит делу подспорьем.И вся городская прачечная.Пахнет соленым морем.

Открытое письмо анониму

Я к вам пишу.     А как вас звать?Никак!     Чего же боле!!Меня презреньем наказать     НикакНе в вашей воле.От самой древней древности     На то и аноним,Что, стало быть, в презренности     Никем не заменим.Стрелять в затылок не хитро.     И стоит ли трудаИметь бумагу и перо     И не иметь стыда?!Ты рвешься правду мне открыть?     Но как! Путем неправды?!Открой лицо — и, может быть,Хоть в этом будешь прав ты.Смотри! Двенадцать тысяч слов.Но подпись: «Аноним» —И все двенадцать тысяч словЗачеркнуты одним.Ты рвешься в бой!     О чем же речь,Коль сильно разобрало!Но прежде чем подымешь меч,Изволь поднять забрало.А то ведь я-то — вот она.А ты неуловим.Нет! Не по правилам война!Откройся, аноним!Но что за дерзкая мечта —Увидеть анонима!Неуязвима пустота.Ничтожество незримо.

И даже видя подлеца,Чья подлость не секрет.Мы видим маску.     А лица —Увы! — под маской нет!

Лженоваторам

Сонет

Реформа — стройка,    Ломка — полреформы.А между тем, новаторы, — увы! —Сломали вы   Постройку старой формы,А новых форм не выстроили вы.Крот роет грот,   Косами вьются корни,Рождается струна из тетивы,Дождь месит глину,    Луч меняет форму.Все гнется, льется…Спите только вы.И сон зовете новью!    Знаю: стансыСошли на нет.    Но что взошло «на да»?Один на всех    Унылый слог осталсяДа лесенка скрипучая.    И таГодна не для подъема,А для спускаС подмостков задремавшего искусства.

Самуил Маршак

«Сколько лет прошло с малолетства…»

Сколько лет прошло с малолетства.Что его вспоминаешь с трудом.И стоит вдалеке мое детство,Как с закрытыми ставнями дом.

В этом доме все живы-здоровы —Те, которых давно уже нет.И висячая лампа в столовойЛьет по-прежнему теплый свет.

В поздний час все домашние             в сборе —Братья, сестры, отец и мать.И так жаль, что приходится вскоре.Распрощавшись, ложиться спать.

«Ты много ли видел на свете берез?..»

Ты много ли видел на свете берез?Быть может, всего только две, —Когда опушил их впервые морозИль в первой весенней листве.

А может быть, летом домой ты пришел, —И солнцем наполнен твой дом,И светится чистый березовый стволВ саду за открытым окном.

А много ль рассветов ты встретил в лесу?Не больше чем два или три.Когда, на былинках тревожа росу,Без цели бродил до зари.

А часто ли видел ты близких своих?Всего только несколько раз.Когда твой досуг был просторен и тихИ, пристален взгляд твоих глаз.

«Люди пишут, а время стирает…»

Люди пишут, а время стирает.Все стирает, что может стереть.Но скажи: если слух умирает,Разве должен и звук умереть?

Он становится глуше и тише.Он смешаться готов с тишиной.И не слухом, а сердцем я слышуЭтот смех, этот голос грудной.

«Как птицы, скачут и бегут, как мыши…»

Как птицы, скачут и бегут, как мыши,Сухие листья кленов и берез,С ветвей срываясь, устилают крыши.Пока их ветер дальше не унес.

Осенний сад не помнит, увядая,Что в огненной листве погребенаТакая звонкая, такая молодая,Еще совсем недавняя весна.

Что эти листья — летняя прохлада.Струившая зеленоватый свет…Как хорошо, что у деревьев садаО прошлых днях воспоминанья нет.

«На всех часах вы можете прочесть…»

На всех часах вы можете прочестьСлова простые истины глубокой:Теряя время, мы теряем честь.А совесть остается после срока.

Она живет в душе не по часам.Раскаянье всегда приходит поздно.А честь на час указывает намПротянутой рукою — стрелкой              грозной.

Чтоб наша совесть не казнила нас.Не потеряйте краткий этот час.Пускай, как стрелки в полдень, будут               вместеВеленья нашей совести и чести.

«Сколько раз пытался я ускорить…»

Сколько раз пытался я ускоритьВремя, что несло меня вперед.Подхлестнуть, вспугнуть пришпорить.Чтобы слышать, как оно идет.

А теперь неторопливо еду,Но зато я слышу каждый шаг.Слышу, как дубы ведут беседу.Как лесной ручей бежит в овраг.

Жизнь идет не медленней, не тише,Потому что лес вечерний тих,И прощальный шум ветвей я слышуБез тебя — один за нас двоих.

Надежда Медведева

Бабы

Я помню эти выстрелы в ночи.По-волчьи выли бабы на печи.Казалось каждой в этот страшный час.Что мужа расстреляли в сотый раз.

Они своих не помнили заслуг,По семеро впрягались бабы в плуг.Чтоб хлеб родили минные поля.Чтоб ровной стала рваная земля.

А нынче в хатах есть и хлеб и соль.Былую жгучесть выплакала боль,И слезы вдовьи сдержанно текли…Все сердцем бабы вытерпеть смогли.

Когда в дороге встретятся они,В поклоне низком голову склони.Залатанная бабами земляВспоила море — хлебные поля.

Павел Мелехин