ЖЕРНОВА ИСТОРИИ - Андрей Колганов

- И как же вы справляетесь?

- Как-то справляемся, - пожал плечами Яков Исидорович. - Надо справляться - и справляемся. Вот только недавно, на севере, у границы с Псковской губернией, большая банда "зеленых" появилась. Очень большая. Хорошо хоть, что это, по всему видать, обычные дезертиры, а не настоящая контра. Но и это делов натворить могут. Даром что уже от их грабежей вся округа стонет. Против них наших силенок маловато будет.

За разговором решили сообразить чайку, да перекусить, чем найдется. Свои, еще не до конца подъеденные в дороге припасы - три вареных картофелины, маленький шматок сала, осьмушку хлеба и коробочку, где еще осталось немного сахарина, - выкладываю на стол, в общий котел.

- О, сахаринчик есть, - оживился "Федор Иоаннович", - все не пустой чаек хлебать будем.

- А что там с польского фронта слышно? - поинтересовался один из взводных. - Беседу-то вашу я слышал, но ежели подробнее?

- Если подробнее, то сейчас накапливаем силы для того, чтобы поддержать наше наступление на Украине. В мае вот пытались малыми силами поляка одолеть - не вышло. Панов с наскока не возьмешь, они вояки крепкие. Тут бить надо железным кулаком.

- Ну, а как же польский пролетариат? - допытывается взводный.

- Эх, большие у меня сомнения насчет пролетариата, - говорю ему откровенно. - Уж больно сильно польскому народу паны голову независимостью задурили, да тем, что москали ее якобы отобрать хотят. Так что на фронте они бьются - будь здоров.

Разговоры - разговорами, а отбой надо уважать. Тем более, что рота - вот она, за дощатой выгородкой. Состряпанный совместными усилиями второй ужин позволил ощутить некоторую сытость, и спать мы ложились в хорошем настроении. Ротный задул фитиль в керосиновой лампе ("надо же, у них тут и керосин в достатке", - успел подумать я сквозь подступающий сон) и казарма погрузилась в темноту.

Сколько я успел поспать - не помню, но явно недолго. Разбудило меня шевеление на соседних койках. Продрав глаза, приподнимаю голову и пытаюсь сообразить, в чем дело. Недалеко от меня в темноте смутно белеет нательная рубаха сидящего на кровати человека. Присмотревшись, узнаю ротного, Федора Романова. Он как будто к чему-то прислушивается. Прислушиваюсь и я. Что это? Никак, где-то вдалеке стреляют? Уж винтовочную пальбу за прошедшие три месяца я научился различать.

- Это, вроде, в стороне станции стрельба… - неуверенно бормочет комроты.

И тут в глухие, отдаленные звуки винтовочных выстрелов вклинивается столь же отдаленная, но явственная дробь пулеметной очереди. Затем, немного погодя, еще одна.

- Р-р-ота, подъем! - неожиданно орет во всю глотку Федор Иванович, и вскакивает с постели, ловко наматывая на ноги портянки. Не успеваю еще проделать ту же процедуру, как дверь в наш закуток с треском распахивается, и к нам влетает Галькевич.

- "Зеленые"! - кричит он еще с порога. - На станцию напали! Штыков за двести будет, если не все триста! - И уже тише - Ну, вот, как будто накаркал.

В казарме уже раздавался топот сапог. Выскочив вслед за всеми, на ходу расправляя складки на гимнастерке под поясным ремнем, на котором болталась кобура с наганом, пытаюсь в ночной тьме что-то разглядеть. Хорошо, что ночь лунная, и через какое-то время в мелькании подсвеченных луной темных силуэтов уже могу различить строящуюся ротную колонну и выкатывающиеся из сарая конюшни две пролетки с пулеметами.

Галькевич и Романов подскакивают ко мне.

- Товарищ Осецкий… Виктор Валентинович… - начинают они хором, - вы у нас тут старший. Принимайте командование.

Ага, щас. Я вам тут накомандую. Однако ронять достоинство не годится.

- Яков Исидорович, что на станции? - Первым делом, по воинской науке, кажется, нужно уяснить обстановку.

- Банда. Большая. Человек двести пятьдесят, а то и триста, - отрывисто сообщает Галькевич. Похоже, еще не отдышался, видно, бежал бегом. - Тут на станции охрана не наша. Считается - прифронтовая полоса. Поэтому охраняет взвод Идрицкого железнодорожного дивизиона Запфронта. Банде - на один укус. Они стеганули пулеметами, положили сразу несколько человек. Остальные откатились на небольшую высотку возле станции. Самые смелые еще постреливают из кустов.

- Сколько до станции?

- Почти четыре версты.

Плохо. Пешим порядком это не меньше часа.

- Конница есть?

Опять отвечает Галькевич:

- На весь уезд - моих полтора десятка.

Да, против трех сотен они навоюют…

- Тогда остается одно: посадить на пролетки по несколько бойцов для прикрытия - и пулеметы вперед. Хотя бы попытаться пугнуть и отогнать, если удастся. - И в самом деле, ничего лучше придумать не могу.

- Годится! - азартно восклицает Галькевич. А Романов мнется - это ведь ему свои пулеметы отправлять в неизвестность. Но и банду просто так упускать не хочется. Наконец, он решается, и выкрикивает слова команды.

Трогаю его за плечо:

- И накажи пулеметчикам, чтобы не лихачили. За полверсты до станции пусть остановятся и оттуда стреляют. Банду им одним все равно не побить, а подставляться ни к чему. Не то подберется какой лихой бандит на гранатный бросок…

Пролетки унеслись вперед, а мы вместе с ротной колонной скорым шагом пылим по дороге к станции.

- Федор Иванович, - окликаю ротного, - надо бы поскорей. Скомандуйте "бегом!", а чтобы людей не утомлять, через минуту-другую снова на шаг переходите. Передохнут бойцы - и снова бегом.

Так, кроткими рывками с передышками, мы и двигались. Впереди по-прежнему звучала все более громкая, по мере приближения к станции, винтовочная пальба, в которую время от времени вплетался перестук пулеметов. Но когда, по словам Галькевича, до станции осталось с полверсты, винтовки хлопнули несколько раз - и все затихло. Что там такое? Банда ушла? Или затаилась в засаде?

- Надо бы разведку вперед выслать, а то как бы не нарваться, - обращаюсь к ротному. Но меня перебивает Галькевич:

- Я сразу послал к станции конные разъезды, должны бы уже и доложить…

В этот самый момент на дороге раздается перестук копыт, крики - "Стой! Кто таков?" - и из темноты появляется всадник.

- Товарищ Галькевич! - кричит он прямо с седла. - Банда ушла! Склады разграбили, покидали, сколько влезло, на подводы - и деру. На Шуты, и там, на развилке, свернули налево, на Глазково.

- Разведка за ними пошла? - встревожено уточнил командир отряда ВЧК.

- А как же! Мы дело знаем! Васильич со своими висит у них на хвосте, - отозвался конный.

Выйдя, в конце концов, на станцию, мы застали там горящее станционное здание, два больших пакгауза с распахнутыми настежь воротами. В свете пожара, у здания станции, на путях и рядом с ними можно было разглядеть несколько трупов. На переезде валялась связка сапог, которую тут же подхватил кто-то из красноармейцев.

- Отставить, Луценко! - закричал знакомый взводный, интересовавшийся накануне делами на польском фронте. - Это народное имущество, и его надо вернуть в сохранности. Мы же не бандиты какие!

Тут на станцию наметом выскочил еще один кавалерист.

- Товарищ Галькевич! Не доходя Глазково, опять налево свернули. На дорожку, что к Логунам идет, - закричал он, осаживая и разворачивая коня, и, не дожидаясь ответа, под дробный стук копыт снова исчез в темноте.

Голос Якова Исидоровича сразу посуровел:

- К Логунам? Это что же выходит, они на тракт намылились, что на Заситино идет? Никак за кордон хотят уйти, в Латвию! Черт, не догоним же пешими-то! - он с досадой хлопнул себя кулаком по ладони.

- А по железке? - поинтересовался я.

- По железке? - переспросил Галькевич. - По железке… Вон, состав на путях стоит, и как я знаю, теплушки пустые. Надо бригаду паровозную найти… - он завертел головой, и, увидев маленькую группу бойцов, подтягивающуюся к станции откуда-то со стороны, воскликнул:

- Вот! У желдорохраны спросим! Они на станции сидят, все должны знать.

В течение четверти часа не только выяснилось, что бригада ночует в одном из домиков маленького хуторка рядом со станцией, но и подоспевший отряд ВЧК извлек машиниста, его помощника и кочегара из постелей и доставил на станцию. Вскоре паровоз спешно заправляли водой, красноармейцы закидывали в него дрова, а в топке уже разгорался огонь. Нужно было спешно разогреть паровоз, чтобы развести пары.

Одновременно началась погрузка в теплушки. Странный облик пулеметов, которые, сняв со станков, затаскивали в вагон, привлек мое внимание. Спрашиваю Романова:

- Что это у вас за пулемет такой странный? Кожух гладкий, а на конце ствола - раструб?

- Так это переделка из трофейного, из австрийского системы Шварцлозе, - поясняет тот.

- А второй? Вроде Максим, но почему на треноге, а не на колесах?

- Максим-то он Максим, - вступает в разговор один из взводных (как раз вроде командир пулеметного взвода), - да только производства английской фирмы Виккерс. Потому и тренога. И гильзы из него не вверх, а вниз летят, - продолжает он своим пояснения, - механизм там иначе устроен, поэтому наши, которые с Максимом знакомы, с энтим механизмом путаются. Стреляет-то он исправно, вот только с патронами к нему плохо. Остатки подъедаем, - он, зараза, только английские жрет. Сбросили нам всякое иностранное барахло. Мы же вроде как не на фронте, нам и такое сойдет.