Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы - Андрей Марчуков

Выступление Д. Мануильского, которое можно считать позицией высшего руководства ВКП(б) по данному вопросу, очерчивало круг врагов, подлежащих устранению. В него попадали эмигранты-галицийцы, местная националистически мыслящая интеллигенция, выходцы из национал-социалистических партий. Ответственность за то, что «дело строительства национальной культуры часто доверяют двурушникам, людям классово-враждебным», возлагалось лично на Скрыпника и на тот курс, который Наркомпрос проводил с 1920-х гг. Но широкомасштабные чистки учреждений, ведомств, институтов, в которых «окопались» националисты, стали возможны лишь после окончательного свержения их «шефа». Таким образом, почва для решительного удара была давно подготовлена, классовый враг указан и уже успешно устранялся, главный виновный определен. Дело оставалось за непосредственным осуждением самого Николая Скрыпника.

На пленуме ЦК КП(б)У 8–11 июня 1933 г. П. Постышев выступил с докладом, который был полностью посвящен обстановке, сложившейся на «культурном фронте». По словам второго секретаря ЦК КП(б)У, там «засело» и «пустило глубокие корни» «немало петлюровцев, махновцев, агентов иностранных разведок». А на отдельных участках культурного строительства они даже стали играть руководящую роль[1236]. Далее перечислялись имена тех, кто эту роль играл: А. Шумского, М. Яворского, К. Максимовича, П. Солодуба. Среди наиболее коварных врагов были упомянуты фигуры из ближайшего окружения Н. Скрыпника, незадолго перед этим арестованные А. Бадан-Яворенко и М. Ерстенюк. Первый был ученым секретарем Наркомпроса и профессором Харьковского института профобразования, второй – помощником ученого секретаря и стенографистом наркома. П. Постышев обратил внимание собравшихся на то, что эти люди по заданию иностранных разведок насаждали «националистическую, шовинистическую буржуазную культуру Донцовых, Ефремовых, Грушевских, культуру, враждебную идеологии и интересам пролетариата и трудового крестьянства». Целью многоликих врагов являлся подрыв ленинской национальной политики, ослабление пролетарской диктатуры и, в конечном счете, «отрыв Украины от Советского Союза». «Отрыв» и создание «Соборной Украины» означали бы «реставрацию капитализма», а значит, угнетение и закабаление рабочих и крестьян. Больше всего «вредителей» оказалось в Наркомпросе и в системе органов образования, а украинизация оказывалась иногда «в руках разной петлюровской сволочи»[1237]. Самым тревожным в этой связи, по словам вождя украинской парторганизации, было то, что все «контрреволюционные элементы» находили укрытие за широкой спиной большевиков и лично Н. Скрыпника, фактически превратившегося в их марионетку. Под его крылом создавались теории, представлявшие собой программу отрыва УССР от Советского Союза, разрыва между украинским и русским народами.

Постышев прямо обвинил Скрыпника в ответственности за контрреволюционно-националистическую вакханалию, которая творилась в культурном строительстве. «Есть ошибки большие, ошибки серьезные и в литературных трудах товарища Скрыпника, и в национальном вопросе, и в культурном строительстве, и в его руководстве Наркомпросом»[1238], – указывал он. Скрыпнику было предложено «по-товарищески» признать свои ошибки и рассказать о том, как и почему Наркомпрос превратился в гнездо врагов. Тяжелые обвинения не могли остаться без ответа. На пленуме бывший «ангел-хранитель» украинизации выступил с критикой некоторых своих ошибок. Но это уже ничего изменить не могло. Постышев напомнил, что дело заключается не в мелочах (скажем, новом правописании или грамматике), а в том, «как насаждалась враждебная идеология».

Интересно отметить, что Н. Скрыпник ссылался на то, что политика в национальном вопросе, вернее, ее практическое истолкование в годы нэпа полностью отличалась от той, которая стала проводиться после «великого перелома». Для того времени и тех задач, говорил он, люди, обвиняемые теперь в уклонах и национализме, вполне подходили, а как только изменились условия – перестали. Кстати, Скрыпник вспоминал, что Ленин, провожая его на работу на Украину, советовал бороться с великодержавным шовинизмом, сознательно перегибать и заострять украинский вопрос и рассматривать его как один из движущих рычагов развития пролетарской революции на Украине[1239]. Впрочем, Ленина в 1933 г. уже не было и проверить его слова не представлялось возможным, хотя, зная его позицию по национальному вопросу в тот период, нет причин сомневаться в них.

Но отстоять связь между «великим переломом» и национальным вопросом Скрыпнику не удалось[1240]. По существу, бывший нарком просвещения был не так далек от истины, утверждая, что и люди, и их дела полностью соответствовали условиям 1920-х гг., а теперь оказались лишними. Но правы были и его оппоненты. Деятельность национальной интеллигенции, иммигрантов-галицийцев, Наркомпроса (в котором, кстати, трудилось немало представителей и тех и других), а также тех групп в компартии Украины, которые действительно относились к национальному вопросу не как к второстепенному и вспомогательному, а как к мощному средству всестороннего строительства украинской нации и государственности, давно расценивалась партией как угрожающая. Но тогда с этим положением вещей мирились. Так что П. Постышевым, Д. Мануильским и рядом других деятелей КП(б)У и ВКП(б) была лишь озвучена точка зрения на украинское национальное движение или «низовую» украинизацию как на вещи несовместимые с социалистическим строительством и в советском обществе неприемлемые. Июньский Пленум 1933 г. обязал Н. Скрыпника в письменном виде изложить свою позицию по национальному вопросу, дать критическую оценку своей прежней деятельности и передать отчет в Политбюро[1241].

Кампания вступила в стадию «общественного осуждения». С критикой наркома и руководимого им Наркомпроса выступали на собраниях работников просвещения средних и высших учебных заведений, на специальном пленуме ЦК ЛКСМУ, а также на целом ряде собраний трудовых коллективов различных предприятий и организаций[1242]. 7 июля 1933 г. наступила развязка. В этот день заседало Политбюро ЦК КП(б)У, на котором заслушивался отчет Н. Скрыпника о его прошлой работе. Тезисы отчета были отвергнуты (уже в четвертый раз), как недостаточно самокритичные и не отвечающие требованиям и указаниям ЦК. Бывший нарком попросил время для написания нового, более самокритичного заявления. Заседание было отложено до вечера. Придя домой, Н. А. Скрыпник застрелился.

Такого поворота никто не ожидал. Возможно, дальнейший сценарий рисовался как повторение кампании против «шумскизма». Но в любом случае смущение длилось недолго. «Железные бойцы революции» славились своим умением находить выход из сложных ситуаций. Нашли они его и сейчас, к тому же использовав самоубийство в своих интересах. Были организованы траурно-торжественные похороны. Скрыпника хоронили как верного товарища и старого большевика. Слишком заметной он был фигурой. Но сворачивать борьбу с украинским национализмом никто не собирался. Член Политбюро ЦК КП(б)У и новый нарком просвещения В. Затонский в своей речи подчеркнул, что его предшественник пал от руки классовых врагов – украинских буржуазных националистов, и пригрозил, что за смерть Скрыпника они заплатят дорогой ценой[1243]. Прежде всего надо было заручиться поддержкой низовых партийных организаций. Для этого в крупнейшие центры республики с разъяснением сложившейся ситуации разъехались высшие руководители партии – П. Любченко, В. Чубарь, Н. Попов, В. Затонский, М. Киллерог. И везде партактив резко осудил Скрыпника, подчеркнул его ответственность за «теоретические, политические и практические ошибки» на «фронте национально-культурного строительства»[1244].

О том, что Н. Скрыпник продолжал оставаться главным виновником положения, при котором национальный уклон и контрреволюция прочно утвердились в партии и национальном строительстве, прямо говорилось в некрологе на его смерть. После перечисления прежних заслуг большевика-ленинца перед революционным движением следовали уже не раз звучавшие обвинения. Самоубийство квалифицировалось как «акт малодушия» и «непоправимое преступление против партии», вызванные неспособностью по-боль шевистски преодолеть свои ошибки. Далее шло их перечисление (за них в дальнейшем будут осуждены многие его соратники). Главной среди них значилась ревизия ленинизма в национальном вопросе, заключавшаяся в преувеличении последнего и придании ему самодовлеющего значения[1245]. На практике это выливалось в то, что провозглашенную партией необходимость борьбы на два фронта покойный подменял одной лишь борьбой с великорусским шовинизмом и великодержавным уклоном. Ответственность Н. Скрыпника состояла и в том, что он трактовал задания культурного строительства «как ничем не ограниченное национальное строительство», которое приводило к перегибам в украинизации. В качестве таковых значилась «принудительная украинизация в школе» детей нацменьшинств, в первую очередь русских, чему, в частности, служила созданная им теория так называемого «смешанного говора». Сюда же была включена работа в области терминологии и правописания, направленная на отрыв «украинской советской культуры от культуры российских трудящихся масс» и отстаивавшая «ориентацию украинской культуры на буржуазную культуру капиталистических стран». Припомнили ему и «приукрашивание» роли Центральной рады и националистических партий в революции, а также «укапизм» – неверную оценку роли рабочего класса и компартии «в борьбе за правильное разрешение национального вопроса на Украине» в годы Гражданской войны и вплоть до XII съезда РКП(б)[1246].