В борьбе с большевизмом - Павел Рафаилович Бермондт-Авалов

провести на извозчике в гостиницу “Бояр”, разграблены какой-то бандой на углу Банковской улицы, но по счастливой случайности отбиты тут же проходившей командой вартовых или директорских войск и в целости доставлены смотрителю здания генерального штаба. О том, где мой Иван – сведений нет. Мне не так было жаль моих вещей, как стяга, благословения 10-й кавалерийской дивизии и шашки поднесенной мне корпусом при получении мною Георгиевского оружия и я сильно упрекал себя за то, что в горячке отъезда забыл их захватить с собой. Щербачев обещал озаботиться сохранением вещей, но так как сам он должен был скрываться, а также скрылся и Слонимский, которого говорят, разыскивают, обвиняя в измене, то трудно было рассчитывать на целость дорогих для меня воспоминаний. Проснувшись утром мы потребовали для себя чая и просфор и засели пить чай. К этому времени ночевавший с нами гусар скрылся, но к нам пробрался, отыскав меня, симпатичный и дельный ординарец, бывший еще во время войны в штабе корпуса, Н.Н. Иванов, который несмотря на то, что у него мать жила в Киеве и он легко мог скрыться, все же с опасностью для себя решил меня не оставлять одного. С тех пор мы живем втроем и я каждый день и час с благодарностью посматриваю на своих союзников Пантелеева и Иванова, добровольно разделивших мою участь и терпящих из-за меня неудобства и лишения.

К 12-ти часам монастырь весь уже был занят чинами 4-й батареи директорских войск, почему я нашел более сообразным обстановке и более безопасным попросить шт.-ротм. Иванова сходить к командиру батареи и заявить ему от моего имени о нашем присутствии в монастыре. Приблизительно через полчаса мы услышали в коридоре топот и в нашу келью с шумом ворвалось человек пять солдат и офицер по наружному виду и одеянию более похожий на помещика или управляющего т. к. на нем никаких отличий в виде погон не было. Этот офицер рекомендовавшийся командиром батареи и, очевидно, хотевший произвести впечатление своим суровым воинским видом, оказался вежливым и я должен ему отдать справедливость, деликатным и симпатичным малым, после первых слов отбросивший свою воинскую важность. Его солдаты тоже, видимо, старались принять вид грозных вояк, но по тому, как они держали ружья, становились на часы и заряжали ружья сразу было видно, что с оружием вся эта публика мало знакома, так же как с обязанностями часовых и караульных. Больше всего озабочивало командира батареи наше оружие, которое он все же весьма вежливо попросил ему передать. Я заявил ему, что моего оружия он не получит, чем очень озадачил его, но когда я объяснил ему, что даже во время войны старым генералам, взятым в плен, в знак уважения оставляют оружие и погрозил ему, что если он насильно захочет меня обезоружить, я пущу себе на его глазах пулю в лоб, он согласился оставить у меня оружие. Я дал ему честное слово, что оружие против чинов караула употреблять не буду, и не только не предприму что-либо с целью бежать, но даже не уйду, если и была бы какая-нибудь попытка со стороны меня освободить. Для успокоения караула я приказал своим ординарцам выдать свои шашки и револьверы. С моей стороны нежелание расстаться с оружием было ни фантазией, ни упрямством, а просто мера предосторожности, так как я не знал, с кем имею дело и при недостатке дисциплины мог всегда ждать после отобрания оружия какого-нибудь оскорбления или издевательства или истязаний, а так как я этого не считал возможным допустить, то предпочитал раздробить себе голову револьверной пулей. Одного моего револьвера хватило бы для этой цели на всех нас.

Просидев несколько дней под караулом, я убедился, что мои опасения были напрасны, все чины караула относились все время к нам не только вежливо, но даже предупредительно и я ни одного слова упрека предъявить им не могу, а напротив, должен быть благодарен как командиру батареи, так и солдатам за те мелкие услуги, которыми они облегчали наше заключение. Эти дни памятны мне еще и тем милым, самоотверженным отношением к нам нескольких дам, живущих в Киеве. Так, М.А. Слонимская, которой родной сын был арестован и муж далеко не в безопасности, все же находила время ежедневно заходить в нам, приносить нам продукты и справляться о наших нуждах. Елена Николаевна Бенуа ежедневно находила время прибегать к нам с другого края Киева, приносить папирос, съедобное и нашла даже где-то на мой рост штатное платье на тот случай, что от меня потребуют, чтобы я снял погоны. Моя милая племянница Н. Келлер, с которой я только один раз в жизни встретился на пять минут, несмотря на то что была покинута без денег своим мужем в Киеве и что при падении несколько дней тому назад ушибла себе ногу, ежедневно приходила нас навещать и заваливала нас котлетами, ветчиной, колбасой и даже конфетами. Как я был бы счастлив, если в будущем мне удастся услужить и сделать доброе этим славным русским женщинам.

16 декабря. Тяжелый выпал для меня сегодня день. Утром я прочел в газетах, что мой стяг и моя шашка попали кому-то в руки и описаны как взятые будто бы боевые трофеи у бывшего главнокомандующего графа Келлера. Хороши боевые трофеи, взятые при ограблении у мирно ехавшего по городу на извозчике безоружного моего вестового Ивана. Казалось бы хвастаться нечем, но очевидно хочется этим господам боевой славы. Обидно до слез. Для меня все это – воспоминания добрых отношений частей, которыми я командовал на войне, жаль расставаться с благословением моей геройской 10-й дивизии, благословением под которым я не раз бывал под таким градом пуль, что казалось, не было и возможности остаться живым. Может быть, Бог даст, после освобождения удастся вернуть эти дорогие для меня предметы. Часов около 11 вошел к нам в келью командир батареи с довольно смущенным видом, на который я, привыкший за последние дни относиться к нашим сторожам с доверием, не обратил внимания, и заявил мне, что он получил приказание меня обезоружить. Одновременно с ним вошли 3 солдата, сразу наведшие винтовку на меня. На мой вопрос, откуда исходит такое приказание, он мне ответил, что от коменданта. Вся эта компания, несмотря на усилие казаться воинственной и решительной скорее показалась мне смешной, т. к. командир, ставший между мной и дверью, ведущей в мою спальню, где было мое оружие, с трудом вытащил свой револьвер, а его подчиненные очевидно с винтовками были мало знакомы, так что у одного из них затвор был не довернут, а другой, наведя