Мэри Роуз - Шарлотта Лин

— Останови! — крикнула она кучеру. — Остаток пути я пройду пешком.

Малышка обернулась. Посмотрела на нее, приподняв изогнутые недетские брови.

— Там ты будешь жить дальше, — произнесла Джеральдина, открывая дверь и указывая на белый дом. — Никто из твоих родителей больше не может заботиться о тебе, но дедушка и дядя Сильвестр тебя не оставят.

Часть пятая

Люди эпохи Ренессанса

1542 ― 1545

Ma già volgeva il mio disio e 'l velle,

Sì come rota ch'igualmente è mossa,

L'amor che move il sole e l'altre stelle.

Но страсть и волю мне уже стремила,

как если колесу дан ровный ход,

Любовь, что движет солнце и светила.

25

Фенелла

Портсмут, октябрь 1542 года

Дом стоял на возвышенности, настолько близко к плотине, что день и ночь слышалось пение моря. Он был построен на болотистой почве, стены невозможно было высушить, а сад дичал, потому что всем было некогда ухаживать за ним. Стены были выстроены из темного камня, комнаты были узкие, а окна маленькие, но ей это подходило. Это был дом ее семьи.

— Побежишь вперед? — Она выпустила руку ребенка, и четырехлетняя малышка помчалась прочь.

Калитка в сад была открыта. Девочка побежала по болотистому склону, визжа от радости, позвала по имени мужчину, который вышел из дома, и упала в его объятия… Он подбросил ее легкое, словно перышко, тельце вверх и снова поймал его.

Фенелла дошла по дорожке до конца, устало проделала последние шаги и попыталась улыбнуться.

— Как прошел день?

— Очень хорошо. Галера будет роскошная, хоть люди и смеются, что королю нужно будет нанять капитана-испанца и штурмана-венецианца, потому что ни один англичанин не сможет ею маневрировать. — Его щеки покраснели, а в глазах появился блеск. — Как здорово присутствовать при том, когда растет такое чудо! Такая смелая и новая конструкция.

Фенелла рассмеялась.

— Новая? Ты слегка преувеличиваешь. В бассейне Средиземного моря на галерах воюют, пожалуй, уже тысячи две лет.

— Но не в Англии! — с жаром возразил он. — И так, как строим галеру мы, в новинку даже для Европы. Мы дадим ей больше парусов, чтобы она была быстрее при ветровале, и сделаем ее настолько высокой, чтобы ни один человек не осмелился пойти на абордаж. К тому же она будет очень устойчивой и сможет нести больше тяжелых орудий, чем другие корабли. Если поставить такой плавучий бастион меж юрких парусников, можно совершенно по-иному вести битву. Это все равно как если бы мы играли в шахматы и вдруг получили новую фигуру, позволяющую делать незнакомые до сих пор ходы.

Фенелла хотела сказать что-то еще, но он продолжал говорить, лучась восхищением.

— Мы задумали уже нечто большее, ты знаешь об этом? Если король даст нам заказ, мы можем построить ему целый эскадрон новых кораблей: длинные, изящные суда, как у турок, с шестнадцатью веслами с каждой стороны и полным такелажем. Ни гребное судно, ни парусное, ни галера, ни каракка — это галеас, наилучшим образом приспособленный для отражения атак извечных французских галер!

— Судя по всему, ты провел полдня над чертежами, — притворно вздохнув, подмигнула ему Фенелла.

— Я тоже хочу! Сейчас же! — Девчушка высвободилась из объятий и запрыгала, размахивая руками.

Он хотел открыть рот, чтобы, как обычно, уступить малышке во всем, но Фенелла опередила его:

— Сейчас у тебя будет ванна, а затем ужин, миледи.

— Но я хочу посмотреть морские карты! Я хочу быть кругосветным мореплавателем!

Малышка топнула ножкой, Фенелла подхватила ее и зажала под мышкой вырывающееся тельце.

— Я действительно мог бы еще раз сходить с ней… — начал Люк. — Мне нетрудно, Фенелла.

— Я знаю. — Фенелла протащила малышку мимо него в дом, поставила на ноги. — Но нашей леди Грозе нужно спать, а за топанье ногами и упрямство она скорее заслуживает наказания, чем поощрения.

— Нет, нет, — ужаснулся Люк. — Она такая милая.

Фенелла отвлеклась на миг, и ребенок тут же воспользовался этим, чтобы выскользнуть из ее рук и броситься бежать прочь. Ловко перебирая ножками, малышка помчалась по дороге, ведущей в сторону города. Женщина вздохнула. В том-то и беда: Франческа была слишком милой, чтобы к ней можно было относиться строго, слишком очаровательной, слишком любимой. Какой бы усталой ни чувствовала себя Фенелла после трудного дня в «Доме бессмертных», ей придется бежать за ней, чтобы стражники, окружавшие вооружившегося для войны города, не накинулись на нее и не напугали.

Временами Фенелла начинала опасаться, что они могут вырастить человека вроде ее матери, потому что слишком много позволяли ей. А потом, взглянув в милое личико, излучающее радость жизни, она думала: «Ты отличный человек. Ты такая, каким мог быть твой отец, если бы ему позволили расправить крылья, а не били по голове и хребту за малейшее движение расправленных крыльев. Ты должна иметь возможность дышать, чтобы превзойти саму себя. Все остальное приложится. А мать твоя — это я».

Она поставила узелок и собралась уже было бежать за ребенком, но Люк, занявший в сердце Франчески место старшего брата, преградил ей путь.

— Позволь мне пойти, Фенелла. Для меня это действительно будет удовольствием. А ты отдохни.

— Если тебе этого непременно хочется.

— Еще как! — Люк звонко рассмеялся и побежал вдогонку за Франческой.

Облегченно вздохнув, Фенелла опустилась на табурет. Пока эти двое не вернутся и Франческа не начнет буянить из-за ужина, у нее есть время задрать повыше усталые ноги. Недолго думая, она открыла один из узких шкафчиков, взяла кувшин с можжевеловой настойкой и налила себе полбокала. Она сама сделала ее и добавила приправу. Это не было ни «подсластителем жизни», ни вкусным вином, которое наливал им сэр Джеймс вечерами у камина, но про себя она называла его «усыпителем». Отломила себе кусок овсяной лепешки, намазала на корочку масло и, держа все это в руках, села у окна. Края клубившихся над морем серых облаков окрасились красным.

В тот день, когда Фенелла переехала в этот дом, она опасалась, что сбежит отсюда на следующий же день. Однако с тех пор прошло больше года, и жизнь здесь стала для нее обыкновенной. Часто бывало больно, он никогда не казался ей богатым и светлым, как Саттон-холл. Но здесь была ее жизнь, она справлялась с ней и часто думала о том, что не променяла бы ее ни на какую другую.