Солнце бессонных - Юлия Колесникова

На свой манер, немного похоже на лекцию, Калеб сообщил мне, что ему нравиться мой настоящий цвет волос. Хотя после ярко-синего, темно-русые пряди, немного рыжеватые, казались мне тусклыми. Зато цвет лица засветился каким-то странным мерцающим светом, я, даже раньше не замечала, чтобы у меня была такая красивая кожа. А глаза должны были набрать насыщенности, которую глушил цвет волос.

Я снова могла смотреть на себя в зеркало и не считать дурнушкой. Мне казалось, что я была красива как никогда прежде. Возможно, все это объяснялось так же беременностью, я читала, что многие женщины хорошеют в этот период. Хотелось, чтобы я оставалась столь же привлекательной для Калеба и после родов.

Спагетти было хуже того, что делала Самюель, зато намного лучше, чем, варил Прат когда-то в Чикаго. Я принялась есть, так и не отделавшись от какого-то странного подозрения, что Калебу возможно не очень понравилось, как я выгляжу.

— Так почему ты даришь картины? Насколько я поняла Бет, ты дарил их всем на дни рождения. В Чикаго, меня бы посчитали идиоткой. Для них такие подарки от сердца не имели бы значения.

— Но мои картины не только от сердца, они довольно дорогое удовольствие.

— То есть?

— Я известный художник, — скромно пожал плечами Калеб. И я недовольно отметила, как за соседним столиком две девушки с глупым обожанием посмотрели при этом на него. Подавив укол ревности, я решила набить макаронами рот, чтобы не сказать им чего-нибудь. Я себя знала, если сейчас не остановиться могу завестись с полуоборота, и тогда метания ножами и вилками не избежать. Картинка о том, как я вырываю им волосы, тоже присутствовала.

— Мои картины хорошо продаются, и я не так уж к ним привязан как ты думаешь. Те, что теперь стоят в моей комнате, скоро отправляться во Францию для моей выставки. Надеюсь, там их раскупят, так как я хочу еще так много нарисовать, а места где их ставить нет.

Ничего себе, нет места, — подумала я, — да его дом в два раза больше чем наш.

— Так что наши общие друзья даже очень обеспеченные коллекционеры. Насколько знаю, Еве предлагали купить все мои работы, что есть у нее за круглую сумму.

— Какую именно сумму?

— Очень круглую, — Калеб мягко рассмеялся моей настойчивостью.

Я улыбнулась ему в ответ, и все-таки смогла расслабиться. Какая разница понравился ему или нет мой цвет волос. Он же сказал, что любит меня любой. Если уж я смогла ему понравиться беременной, то цвет волос не играет никакой роли.

— Так вот откуда у вас деньги.

Я понимающе откинулась на спинку стульчика. Кроме того, что Калеб красив, он талантлив и обеспечен. Да мы и сами с усами.

— А я кстати графиня.

Калеб несколько раз непонимающе моргнул, а потом рассмеялся.

Согласна, сказать такое было с моей стороны немного по-детски, но мне хотелось, чтобы Калеб знал, кого любит — не пустышку.

— Да я уже что-то подобное слышал.

За сегодняшний день я получила массу удовольствия. Тяжелый браслет на руке напоминал о самом приятном моменте. Но непонятное чувство внутри меня подтачивало всю радость, и я не могла понять, откуда это неудовольствие. Вроде бы все прекрасно. Я сделала за сегодня все что хотела. Получила ответы на интересующие меня вопросы, провела время с Калебом, и все же было что-то не так.

Я просто чувствовала сегодня себя ребенком около такого самоуверенного, красивого, одетого настолько шикарно и так по-взрослому, Калеба. Горький привкус метала, появился во рту при этой мысли. Мне перехотелось есть. Отставив тарелку с недоеденным спагетти, я, как могла, старалась сдерживать боль, зарождающуюся в где-то в районе желудка и медленно поднимающуюся вверх к сердцу. Мой Калеб, прекрасный, очаровательный Калеб, годился мне в дедушки, и сегодня, как никогда раньше, я почувствовала временную пропасть. Но если он не чувствовал ее, значит я устраивала его такая какая есть?

Калеб не заметил мое изменившееся настроение, и я была этому рада.

— Подожди меня в машине, я ненадолго.

Умывшись в туалете, я долго простояла перед зеркалом, смотря на свое лицо, ставшее еще более детским, с рыжевато-русыми прядями и огромными синими глазами. От воды волосы около лица утратили форму и начали виться, неудивительно, что со мной так сюсюкала хозяйка салона. Посмотрев на меня, кажется, что сейчас я приеду домой и сяду играться в куклы. Как Калеб все время называет меня? Его маленькая хрупкая девочка. Девочка!

Оставив в туалете слезы и самобичевание, я вернулась в зал — Калеба там уже не было. Ждал он меня у выхода из кафетерия с моей одеждой и сумкой. Я на один короткий миг прижалась к нему, не обращая внимания на людей снующих мимо нас, и поцеловала его горько и немного растеряно.

Калеб вопросительно, и все же радостно смотрел на меня.

— Спасибо тебе за браслет.

— Не говори никому от кого он, если не хочешь открывать наш маленький секрет.

— Ничего, со временем я смогу похвастаться девочкам, что встречаюсь с тобой, — рассеяно отозвалась я, и протянула назад руки, чтобы он помог мне одеться.

К машине мы шли немного на отдалении, и я была рада возможности помолчать. Неожиданно накатившее плохое настроение, сулило ссору, которая оставит не лучшее впечатление, от поездки и для него и для меня.

— Мне нужно будет уехать, после твоего дня рождения, на недельку, — огорошил меня новостью Калеб, как только мы устроились на своих сидениях.

Я не знала, что сказать и потому тупо смотрела на него. Смысл слов вроде бы и дошел до меня, и все же я никак не могла понять, что именно он сказал.

— Куда? Зачем? — наконец выдавила я. Неужели он решил меня оставить как раз тогда, когда будет подходить время рожать. Я была теперь на восьмом месяце, и в конце декабря, где-то между Рождеством и Новым годом, нас ждало освобождение от моей ноши.

— Я же говорил, у меня выставка в Париже, и запланирована она была еще до встречи с тобой. Я не могу подвести людей, с которыми работаю годами. И вернусь я до Рождества, тебе не стоит переживать, что ты останешься без моей поддержки.

Калеб сжал мою ладонь, сейчас такую холодную и безжизненную, мне не было что сказать ему, но я слабо улыбнулась и немного рассеяла тревогу Калеба.

Пока мы ехали домой, Калеб все время держал меня за руку, время от времени поднося ее к губам, и от этого мне становилось легче на душе. Я для него не молода, я для него не молода, я для него не молода, — повторяла я про себя, и почти уже поверила, когда мы подъехали к моему дому.

Весь двор уже прилично замело снегом. Около дома образовались мелкие сугробы, и фонарики, поставленные вокруг участка и вдоль дорожки, под слоем снега светили так нежно и приглушено, что казались маленькими светлячками.