Советский Союз. История власти. 1945–1991 - Рудольф Германович Пихоя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шелепин в ходе обсуждения высказался за применение разнообразных методов давления на чехословацкую сторону. По его мнению, для этого могла бы быть использована информация Я. Кадара, адресованная чехам, о венгерских событиях 1956 г. «Надо исходить из того, что Чехословакию мы никому не отдадим,— говорил Шелепин.— Дубчек, очевидно, временная фигура. Правильно, что нужно проявить твердость, но нужно подумать: что будет дальше?» Шелепин предлагал активнее применять прямые контакты между советскими и чешскими партнерами — заводами, партийными организациями, городами — для оказания влияния на широкие слои чехословацкого общества. «Надо быть готовым и к крайним мерам,— продолжал Шелепин.— Верно, что Новотного не спасешь, но надо, пока есть Новотный, Ленарт, Ломский, чтобы до пленума обратились к нам за помощью, чтобы у нас эта просьба была. А что им помочь надо — это ясно. Эта помощь отрезвит всех, прежде всего наших врагов».
Шелепин, следом за Брежневым и Шелестом, указал на идеологические следствия чехословацких событий для СССР, призвав обратить особое внимание на студенчество: «Слушают "Голос Америки", пьют, наблюдается пренебрежение к общественным наукам...» Он внес предложение поскорее принять решение по вопросам идеологии.
Попытку проанализировать расстановку сил в составе чехословацкого руководства предпринял Демичев. Он выделил три линии в руководстве: Дубчек, Черник, Кольдер — это, по его словам, любители модных слов, модных реформ; Ленарт, Давид, Новотный по существу разбиты; Смрковский, Шик и другие — это реставраторы, самые отъявленные враги. «Нам не надо бояться, что нас обвинят во вмешательстве. Это время уже прошло. События в Польше развертываются по чехословацкому сценарию»,— заключил он.
Секретарь ЦК М. С. Соломенцев говорил только о внутренних, советских событиях, развивавшихся по чехословацкому варианту: неблагополучно среди интеллигенции, в оппозиционных настроениях часть технической интеллигенции объединяется с писателями, сетовал на недостаточное освещение прессой «судов над Гинзбургом и другими. Надо в зародыше ликвидировать гнойники». Он поддержал Шелепина в необходимости принятия специального постановления по идеологии.
По мнению Андропова, «по линии военной нам нужно также принять конкретные меры, во всяком случае разрабатывать их хотя бы».
Ход дискуссии на заседании Политбюро 21 марта свидетельствует об усилении сомнений партийного руководства в Москве в способности Дубчека сдержать рост антипартийных и антисоветских настроений в Чехословакии, об осознании неразрывной связи между чехословацкими событиями и положением в других странах «лагеря социализма», и прежде всего в Польше и самом Советском Союзе. Этот подход и определил позицию делегации КПСС на встрече в Дрездене. По итогам этого заседания была подготовлена информация ЦК КПСС для партийного актива страны, в которой содержался анализ ситуации в Чехословакии, указывалось, что «в КПЧ в настоящее время происходят сложные, порой противоречивые процессы»68
23 марта состоялось совещание в Дрездене. На этой встрече руководству КПЧ было высказано, что КПСС непонятна концепция его деятельности. Острой критике было подвергнуто то, что «печать, радио и телевидение... вышли из подчинения», в результате нападок средств массовой информации «хорошо проверенные, закаленные в борьбе кадры партии и государства» снимаются с занимаемых постов, 80% уволенных — это люди, которые обучались в Москве, начались массовые отставки секретарей райкомов и обкомов. Было указано на начавшееся разложение армии, втянутой в митинги вместо службы, на то, что подорваны основы внешней политики, проводимой прежде ЧССР.
По сути с тех же позиций выступили и представители других компартий. Встреча в Дрездене стала первым совместным выступлением большинства европейских участников Варшавского Договора против тех политических процессов, которые происходили в Чехословакии.
В свою очередь, позиция Политбюро была утверждена и подкреплена спешно подготовленным и проведенным 9-10 апреля Пленумом ЦК КПСС. Основным его рефреном было: «Социалистическую Чехословакию мы не отдадим».
Определение позиций
Апрель стал своего рода временем определения позиций сторон. 4 апреля КПЧ утверждает «Программу действий»; наивно считать, что это была только программа так называемых реформаторских сил. Она отвечала интересам гораздо более широких слоев чехословацкой партийно-государственной элиты. Не случайно же словацкий Первый секретарь В. Биляк, не стеснявшийся в оценках, говорил своему советскому собеседнику: «Кто за программу действий — тот с нами, а кто не согласен с ней — тот против нас»69.
Первоначально отношение к «Программе действий» в соцлагере было противоречивым. Ее проект критиковал на дрезденской встрече польский лидер В. Гомулка, но «Правда» 12 апреля публикует на своих страницах выдержки из нее. 18 апреля венгерский лидер Я. Кадар публично высказывает свое одобрение ряду действий ЦК КПЧ.
Избрание на пост президента генерала Людвига Свободы казалось также обнадеживающим сигналом. Для Москвы это был, безусловно, более приемлемый кандидат, чем Смрковский, также имевший шансы стать президентом. После
Дрезденской встречи, которая должна была по замыслу ее организаторов повлиять на ситуацию в Чехословакии, ТАСС 3 апреля перепечатывает (без комментариев!) фрагменты выступления А. Дубчека на заседании ЦК КПЧ. Трудно не сделать вывода, что стороны искали возможности сблизить позиции. Однако это были попытки, шедшие «сверху». Общественно-политическая ситуация развивалась в другом направлении.
В апреле пресса Чехословакии продолжает наносить мощные удары по компартии. Продолжалось противостояние «реформаторского крыла» КПЧ «консервативному». Наряду с этим растет антикоммунистическое движение, открыто действуют антикоммунистические организации. Во второй половине апреля в прессе появляется требование провести чистку КПЧ от тех, кто был причастен к репрессиям прошлого. Такой тезис, конечно, не мог не встретить поддержку части общественности, и прежде всего молодежи. Однако его реализация в жизнь в условиях государства с тоталитарным прошлым грозила непредсказуемыми последствиями. Сотрудничество с советским подпольем в годы войны, участие в «победе социализма» в ЧССР, политические последствия февраля 1948 г., запутанные дела с политическими репрессиями конца 40-х — начала 50-х гг., более чем неоднозначная роль Р. Сланского и его сподвижников, политический экстремизм, рожденный убеждением участвовать в классовой борьбе,— все это могло стать обвинением в участии в репрессиях прошлого. Наивная (и удобная) схема о «советских приспешниках Берии», руками которых проводились репрессии, конечно, не выдерживала серьезной критики. Об этом хорошо знали и осведомленные люди в Чехословакии. Реализация этих призывов рисковала взорвать всю политическую систему Чехословакии, непосредственно угрожала практически всем представителям партийно-государственной элиты страны.
Показательным в этом смысле стало выступление 26 апреля
