Я вам любви не обещаю (СИ) - Юлия Леонова

- Катериною, - залилась румянцем бывшая горничная.

Пока Катя пила горячий чай из тонкой фарфоровой чашки в маленькой гостиной в апартаментах молодого черкеса, Амин, хмурясь, просматривал бумаги. Среди документов, что принесла ему девушка, находился брачный договор, подписанный князем Одинцовым и княгиней Уваровой. В означенном документе говорилось о том, что сочетаясь браком с девицей Воробьёвой Верой Николавной, Иван Павлович получает пожизненное содержание от княгини Уваровой, а после её смерти усадьбу под Петербургом, но распоряжаться наследуемым имуществом он имеет право только с согласия своей супруги. По всему выходило, что хозяйкой довольного внушительного состояния становилась именно Вера Николавна. Убивать супруга из-за наследства ей не было никакой надобности, поскольку князь во всём зависел от её воли. Стало быть, и оставить всё своё состояние невесть откуда взявшемуся племяннику Одинцов не мог.

Конечно, можно было подозревать княгиню в том, что отчаявшись дождаться смерти супруга, она поспешила ускорить его кончину, дабы не было помех её отношениям с молодым любовником, но Амину отчего-то в это не верилось.

Отложив брачный договор, поручик взял в руки запечатанный конверт, на котором витиеватым почерком в завитушках было написано: «Вскрыть после моей смерти. Е.П. Уварова». Повертев его в руках, сомневаясь в том, имеет ли он право, столь бесцеремонно вторгаться в чужие тайны, Адземиров всё-таки сломал восковую печать и извлёк письмо покойной княгини.

«Я, Уварова Елизавета Петровна, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, заявляю, что девица Воробьёва Вера Николавна приходится мне внучкой и является дочерью моего единственного ныне покойного сына князя Уварова Николая Васильевича и его супруги Уваровой Анны Петровны».

Под этими несколькими судьбоносными строками стояла подпись княгини, заверенная неким господином Ивлевым, её поверенным. С родословной князей Уваровых Амин знаком не был, но зато теперь становилось понятно, отчего княгиня озаботилась благосостоянием mademoiselle Воробьёвой, по сути, оставив ей в наследство Покровское.

- Ну, что там? – не сдержала любопытства Катерина, не сводившая глаз с молодого человека.

- Сдаётся мне, что поездки в Петербург не миновать? – поднял голову от бумаг поручик. – Давненько я в столице не был, - усмехнулся Амин, прикидывая, сколько дней отпуска он может просить у нового начальства.

- Возьмите меня с собой, - вырвалось у Катерины, но она тотчас прикусила язык, сообразив, насколько двусмысленной выглядит её просьба.

Адземиров отрицательно покачал головой, и девушка заметно приуныла, однако тотчас оживилась.

- Я знаю, то не Вера Николавна отравила Ивана Павловича, - понизив голос, зашептала она.

- Знаешь, кто убийца? – недоверчиво спросил Адземиров.

- Наверняка сказать не могу, но в тот вечер, когда его сиятельство померли, я была на кухне и видела, как наша кухарка Устинья отдала графин с вином для князя новому лакею Гришке. Может это он? Мне он сразу не понравился. Зря Вера Николавна его в услужение взяла, - добавила она.

Поразмыслив, Адземиров решил, что, пожалуй, девица и впрямь может оказаться полезной при рассмотрении дела княгини Одинцовой, как-никак личная горничная её сиятельства.

- Хорошо, - согласился он. – Вот только устрою отпуск, и поедем.

***

Полагая, что важные бумаги Одинцов должен был хранить в своём кабинете, Пётр Родионович вдвоём с Григорием тщательно обыскали комнату. Караулову удалось найти потайной сейф покойного князя, в котором оказалась весьма солидная сумма в ассигнациях, но вот ни завещания, ни брачного договора в нём не оказалось. Пётр Родионович не верил, что его покойная тётка могла быть настолько беспечной, чтобы не подкрепить свою последнюю волю необходимыми документами, а потому произвёл обыск в библиотеке, перетряхивая каждый том, стоявший на книжных полках. Увы, и на сей раз его поиски не увенчались успехом.

Ему пришла в голову мысль, что Вера могла хранить столь ценные бумаги у себя, и тогда он вместе со своим помощником устремился в покои княгини.

- Ничего! – в бессильной ярости восклицал Караулов, стоя посреди дамского будуара в окружении разбросанных по полу вещей. – Поверить не могу!

- Катька то, - лениво бросил Григорий, прислонившись к дверному косяку. – По всему она бумаги утащила.

- Горничная? – недоверчиво покосился на своего прихвостня Пётр Родионович. – Так зачем оно ей?

- Вы же сами её на улицу вышвырнули и жалованье не полностью заплатили, - пожал широкими плечами Гришка. – Не иначе обиду на вас затаила. Она вообще девка умная.

- Где искать её знаешь? – поинтересовался Караулов.

- Тётка у неё в Пятигорске живёт, а остальные родичи в станице где-то, - оттолкнулся от косяка Гришка, обозревая произведённый разгром.

- Пойдёшь к той тётке, скажешь, что я её Катьку обратно горничной возьму, - решил Караулов.

- Как прикажете, ваше благородие, - ухмыльнулся Григорий.

Он и впрямь был не прочь, дабы ладная горничная вернулась на своё место. Глядишь, и обратит на него внимание.

Гришка вернулся только к вечеру хмурый и злой. Катерины в Пятигорске не оказалось. Мало того, тётка и слышать ничего не хотела о племяннице! Мол, сбежала, бессовестная, с каким-то офицером в Петербург.

Только расслышав слово «Петербург» Караулов даже в лице переменился. Обыкновенно румяные щеки залила мертвенная бледность.

- Не может быть того! Не может! – яростно вопил он, швыряя в стену всё, что попадало под руку. – Чтобы меня вокруг пальца какая-то горничная обвела?! Завтра же в Петербург!

Сделав добрый глоток бренди прямо из горлышка хрустального графина, Караулов упал в кресло за письменным столом. Пётр Родионович попытался написать письмо Тоцкому, дабы тот немедленно бросал все дела и отправлялся в столицу. Руки Караулова так тряслись, что перо рвало бумагу, а чернила растекались жирными кляксами. Отодвинув очередной вымаранный лист, Пётр Родионович откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Сделав несколько глубоких вдохов и немного успокоившись, он вновь принялся писать. Письмо вышло сумбурным, в каждой строке сквозила паника и страх, что овладели господином Карауловым после известия о том, что бумаги, которые надобно было уничтожить, по всей вероятности, уже на пути к Петербургу.

Наутро, отправив с почтовой станции письмо в Никольск, сам Пётр Родионович отправился в столицу. Караулов привык путешествовать с комфортом, но на этот раз вынужден был поступиться своими привычками и день, и ночь напролёт трястись в почтовой карете, проклиная не в меру шуструю горничную и собственную недальновидность.