Живой Журнал. Публикации 2009 - Владимир Сергеевич Березин

любовь к Родине. Всякий коротышка любит свою Родину, какой бы касторки не прописывали бы её доктора, и как бы не кормили мороженым в чужих городах. Он возвращается всегда, даже если его заставят вечно пилить подосиновики двуручной пилой. Даже бессмысленный обжора Пончик, успешный Санчо Панса лунного путешествия — чувствует, как при отъезде деревенеет язык, а голова становится похожа на пустое ведро. Пончик вспоминает слова песни, что слышал когда-то: "Прощай, любимая береза! Прощай, дорогая сосна!" и от этих слов ему становится как-то обидно и грустно до слёз. "Прощай, любимая берёза! Вот тебе и весь сказ!" — вот что бормочет Пончик, улетая на Луну. Что уж говорить о Незнайке, который готовится умереть без берёз ростом с гору и сосен, теряющихся в небесах. Настоящие истории всегда развиваются таким образом — сначала они забавны, как пускающие пузыри младенцы, а потом приходит время умирать. Вот Незнайку вносят по трапу космической ракеты, на античную сцену, и его дыхание перехватывает, когда он видит небо с белыми облаками и солнце в вышине. "Свежий воздух опьянил его. Все поплыло у него перед глазами: и зеленый луг с пестревшими среди изумрудной травы желтенькими одуванчиками, беленькими ромашками и синими колокольчиками, и деревья с трепещущими на ветру листочками, и синевшая вдали серебристая гладь реки. Увидев, что Винтик и Шпунтик уже ступили на землю. Незнайка страшно заволновался.

— И меня поставьте! — закричал он. — Поставьте меня на землю!

Винтик и Шпунтик осторожно опустили Незнайку ногами на землю.

— А теперь ведите меня! Ведите! — кричал Незнайка.

Винтик и Шпунтик потихоньку повели его, бережно поддерживая под руки.

— А теперь пустите меня! Пустите! Я сам!

Видя, что Винтик и Шпунтик боятся отпустить его. Незнайка принялся вырываться из рук и даже пытался ударить Шпунтика. Винтик и Шпунтик отпустили его. Незнайка сделал несколько неуверенных шагов, но тут же рухнул на колени и, упав лицом вниз, принялся целовать землю. Шляпа слетела с его головы. Из глаз покатились слезы. И он прошептал:

— Земля моя, матушка! Никогда не забуду тебя!

Красное солнышко ласково пригревало его своими лучами, свежий ветерок шевелил его волосы, словно гладил его по головке. И Незнайке казалось, будто какое-то огромное-преогромное чувство переполняет его грудь. Он не знал, как называется это чувство, но знал, что оно хорошее и что лучше его на свете нет. Он прижимался грудью к земле, словно к родному, близкому существу, и чувствовал, как силы снова возвращаются к нему и болезнь его пропадает сама собой. Наконец он выплакал все слезы, которые у него были, и встал с земли. И весело засмеялся, увидев друзей-коротышек, которые радостно приветствовали родную Землю".

Героя хорошо покинуть в тот момент, когда он стоит, будто поражённый громом, погружённый сердцем в бурю ощущений, в общем, в какую-нибудь важную для него минуту. Поскольку мы долго бродили вместе с Незнайкой по разным мирам, время поздравить друг-друга с берегом — тем, на который сходит бледный от качки хоббит, спрыгивает угрюмый Гулливер, разочаровавшийся в йеху, выводит за руку своего календарного друга Робинзон Крузое. На этом берегу ночь после странствия предназначена для того, чтобы бражничать, там живёт и дышит прекрасный старый мир, неслышно, но неостановимо медленное течение Огуречной реки, раздаётся звук пилы — чу, это коротышки пилят подберёзовики на зиму, там отчаянно дрожит коммунизм в голосе того самого милиционера-коротышки, что сам запер себя в камере, чтобы наказать за жестокость. И вот Незнайка целует землю точь-в-точь как репатриант. Знайка бежит, а Незнайка лежит. Там светятся через лужайку два окна, кто-то расчёсывает волосы, движутся тени одуванчиков над домом, лужа продолговата и позволяет коротышке неделю вспоминать о летнем дожде.

"Приключения Незнайки" — великая книга. Она великая не потому, что привязана к своему времени тысячами уже неразличимых нитей, не потому, что была любима миллионами читателей и любима сейчас. Это великая книга потому, что она говорит о том, как все мы несовершенны, как храбрость сплавляется с безумием, как скучна бывает осторожность, и как опасно забывать об опасностях.

Это книга о дружбе, которая подвергается испытанием по твоей вине, и о любви к Родине в тот час, когда ты окажешься один среди ледяной космической пустыни.

Это великая книга, потому что она написана об очень простых вещах.

Извините, если кого обидел.

14 апреля 2009

История про патриотизм

Прочитал известный текст про патриотизм, который все тут много цитировали, и на который много ссылались. Мне он показался несколько странным: во-первых, некоторое назидание "если ты гордишься тем, что Эйнштейн — еврей, то гордись и Кагановичем" обратимо. Некоторые как раз гордятся Лазарем Моисеевичем, а Эйнштейн им даром не нужен.

Во-вторых, сама постановка вопроса внешне красива, как неточная метафора, но по сути не верна.

Дело в том, что логический вывод из неё в том, что гордиться вовсе ничем нельзя.

То есть двойка может гордиться рядом простых чисел, а уж больше никто и ничем. Потому что во всяком ряду есть паршивая овца, и коли ты влюблённо смотришь на своих детей, так откуда ни возьмись появляется человек и напоминает, что у них двойки в четверти (вне зависимости от следов твоих душевных усилий, дети это вообще чорт знает что такое, их никто не поймёт). Или ты с гордостью вспоминаешь школьное братство, а тебе напоминают, что Сидоров сел за растрату.

Патриотизм ведь похож на любовь, и ведь как скажешь, что у тебя есть чувство к отеческим гробам, так сразу подставляешься — начнут тыкать пальцами: нет у тебя в этих гробах личного участия, если ты, конечно, не убил дедушку лопатой. Но любовь вообще чувство не вполне логическое.

Но она есть, как тот самый суслик, которого не видно.

То есть, остаётся гордиться самим собой, что, конечно, необходимо до известной степени, но скучновато.

Извините, если кого обидел.

15 апреля 2009

История про кинематографический патриотизм

В связи с предыдущим, начал размышлять про кинематографический патриотизм.

Понятно, что сейчас в умах носится мысль о целом ряде фильмов, где Русь, история, пороховой дым и прочие исторические дела. И как бы это связано с патриотизмом (что такое патриотизм при этом никто не знает, и поймай кого на улице, возьми за грудки — заблеют, замычат, но не дадут определения).

Поэтому с этим патриотизмом как с журналом "Сноб", где, по слухам, никак не могут поставить задачу исполнителю. Заказчик щёлкает пальцами, как Фигаро —