Катарина - Кристина Вуд

ровном месте от волнения. — Он чудовище! Настоящий безжалостный фашист… Ему неведомы сочувствие и сострадание!

— И он в том числе… И кстати, чтобы ты знала… немцы обижаются, когда их называют фашистами. Они с гордостью говорят: не смейте путать нас с какими-то итальяшками.

На его лице промелькнула тень грустной улыбки, а я тяжело выдохнула и нервно провела рукой по лицу.

— Спасибо… что поделился. Чтобы рассказать такую чудовищную правду — нужна смелость. Война она ведь… она не разбирает кто хороший, а кто плохой. Она всех стрижет под одну гребенку.

Алекс задумчиво кивнул, и некоторое время гипнотизировал стол опустошенным взглядом. Он сглотнул слюну, на мгновение прикрыл веки и тихо произнес:

— Мне трудно об этом говорить, но Амалия мне частенько снится после того, как я узнал, что она… погибла. В каждом сне я пытаюсь сорвать их свадьбу, чтобы спасти ее, но каждый раз не успеваю.

— Ты винишь себя в ее гибели? — осторожно спросила я.

— Я солгал тогда фрау Шульц, что Кристоф достойный жених для Амалии, — признался Мюллер, заглянув мне в глаза. — Уже тогда знал, что Нойманн не самый благородный и надежный человек, но совсем не думал, что он способен на такую жестокость. Вероятно, понадеялся, что он все же полюбит Амалию и сможет защитить ее семью в случае чего… Совесть будет меня грызть похоже… похоже всю жизнь.

— А как же Макс Вальтер? Ты знал, что он… — спросила я, молниеносно вспомнив про него.

— Советский разведчик? — перебил Мюллер со спокойной улыбкой. — Догадывался.

— Но как же… Почему же ты не сдал его? — удивилась я, изумленно похлопав ресницами.

— Он был отличным солдатом, ни разу не нарушал устав, выполнял любой приказ или же мои личные просьбы, да и в целом мы хорошо общались и вне службы. Но слишком он был осведомлен для рядового молодого паренька. Слишком осторожен, хитер и умен. Как только я познакомился с ним, сразу промелькнула мысль, что он пригодился бы нашей разведке… Но, как оказалось, Кристоф уже давно точил на него зуб.

Я ничего не ответила. Некоторое время мы просидели в молчании. В помещении раздавались только звуки дождя, барабанящего по окнам, и успокаивающее тиканье напольных часов в углу кабинета. Мюллер наблюдал за мной украдкой с расслабленной улыбкой на устах, но в какой-то момент я решилась нарушить ту невыносимую тишину.

— До сих пор не могу поверить, что Кристоф не убил меня тогда. Я могла погибнуть еще на самом его «задании»… — сообщила я, зарываясь руками в волосы. — Но когда он достал пистолет, я уже прощалась с жизнью…

Взгляд Алекса потяжелел, как только речь зашла обо мне.

— Возможно этот ублюдок понадеялся, что ты ему еще пригодишься, — предположил он, разлив очередную порцию коньяка. — Не мог он просто пожалеть тебя. Ему это чувство незнакомо. Тем более, ты связана со мной…

— Он думал, что мы были вместе, но я все… я все отрицала, — призналась я, смущенно опустив взгляд на стол.

На мгновение его лицо озарила обаятельная и такая расслабленная улыбка, которую видела я впервые. Он откинулся на спинку коричневого кожаного кресла и спросил то, от чего сердце мое тотчас же забилось неприлично быстро:

— А ты бы хотела?

Я неловко подняла глаза и быстро-быстро заморгала.

— Хотела чего?..

Он ответил быстро с непоколебимой решительностью.

— Чтобы мы были вместе.

— Я… я еще не думала об этом, — солгала я, поспешно отведя взгляд на Оскара, который в это время мирно лежал на комоде рядом с патефоном.

Да, да, тысячу раз да! Конечно, я думала об этом!

Мюллер вяло улыбнулся в ответ и некоторое время разглядывал мое лицо, отчего я испытала укол смущения.

— Ты не подумай, — спустя целую вечность ровным тоном продолжил он. — Я спас тебя вовсе не потому, что ожидаю что-то взамен. Ты мне дорога, Катарина. И полноценно я осознал это, побывав на войне. Побывав в дали от тебя. Поэтому сделаю все, чтобы ты была в безопасности. Ты мне нужна…

— Не говори так, пожалуйста… не нужно, — выпалила я, смущенно спрятав лицо в ладони.

— Я тебе противен? — спросил он то ли обеспокоенно, то ли недоуменно. Офицер подался вперед и облокотился руками об стол.

— Я сама себе противна…

Я не соврала. В тот момент я ненавидела себя за все: за то, что лгала ему, лгала самой себе, а также за то, что вообще посмела влюбиться в немецкого офицера.

Я облокотилась об стол и подперла щеку с тоскливым видом. Мюллер тяжело выдохнул, а после молча встал из-за стола, зажег новую сигарету и подошел к окну с мрачным видом. Некоторое время он угрюмо курил, наблюдая, как капли дождя скатывались по окну. Через несколько минут в кабинете раздался его тихий хрипловатый голос.

— Я полжизни ношу погоны, выполняю и поручаю приказы. В любовных делах смыслю мало… Но когда увидел тебя… Увидел твой строгий взгляд и нелепые попытки отказывать мне в элементарных правилах приличия, только чтобы показать свое презрение… — мужчина сделал паузу и медленно выдохнул табачный дым в приоткрытое окно. — Я не знаю, что со мной тогда произошло. Я начал думать о тебе постоянно, и с каждой встречей мысли о тебе переставали быть исключением. В твоих глазах я увидел смешение страха и какой-то… лютой ненависти. Помню, как удивился тогда. Подумал, как можно быть настолько глупой и смелой одновременно… чтобы вот так смотреть на немецкого офицера, не боясь последствий.

— Зачем же ты тогда волком на меня смотрел? — удивилась я. Мой тихий голос все еще дрожал от робости. — Зачем вел себя так, будто я тебе противна?

— Потому что продолжал отчаянно сопротивляться тому чувству, думал, что в скорости все забудется. Помнишь, я как-то говорил… трудно изображать любовь при полном ее отсутствии? Я ошибался, Катерина. Еще сложнее показывать полное безразличие при наличии той самой любви… — признался он надтреснутым голосом. — Твой взгляд говорил сам за себя. Я видел, как был неприятен тебе… как ты боялась меня и даже, возможно, ненавидела. Да и в целом, с какой стати тебе должен был быть приятен немецкий офицер… — Алекс коротко усмехнулся, сделал глубокую затяжку и продолжил. — Но после свадьбы Кристофа и Амалии, после той нашей беседы… Я понял, что мы сблизились тогда, да и взгляд твой изменился. После той ночи я посмел надеяться на взаимность. Но потом ты позволяла сблизиться с тобой, а через какое-то время отталкивала и обвиняла меня во всех преступлениях нацистов. Твоё поведение вводило в ступор, Катарина, и не поддавалось никакой логике.