Амундсен - Тур Буманн-Ларсен

Он вынужден капитулировать, правда не без риторического заявления напоследок: «Как часто я спрашиваю себя: куда подевалась отвага молодежи? Если у них нет абсолютно надежного плана, они тотчас идут на попятную. Конечно, до поры до времени мне придется уступить — один я лететь не могу. Однако ж когда мы вернемся с полюса, я опять поставлю этот вопрос. Если они и тогда не согласятся, телеграфирую в Общество воздухоплавания».

В этих строчках сквозит превосходство седеющего героя над людьми завтрашнего дня. Это больше чем надменная поза. Ему наверняка вспомнилась «Бельгика», когда он сам, двадцатипятилетний старпом, не задумываясь, с готовностью последовал за командиром корабля в неведомую антарктическую зиму. Он еще не шагнул в эпоху аэропланов, где последствия дерзости приобрели куда более серьезный характер. Как всегда, полярник заканчивает эту вечернюю запись приветом Кисс: «Благослови тебя Господь, девочка моя. Доброй ночи. Куда подевались мужчины?»

2 мая, в тот день, когда самолеты должны быть готовы к старту, полярник, обращаясь к лондонской подруге, как бы подводит внутренний итог: «Ты ведь понимаешь меня, понимаешь, как мне плохо. Пройдет ли это когда-нибудь? Сперва слетаю на полюс и обратно, а там будет видно. Одно очень меня утешает и позволяет забыть обо всем прочем: ты здорова! Милая Кисс, ты знаешь, я всем сердцем люблю тебя, знаешь, что работаю я лишь ради одного — чтобы добиться тебя! Помоги тебе (и мне) Господь».

Для Руала Амундсена было бы вполне естественно дать самолетам давние имена — «Кристина» и «Элизабет». Однако, по-видимому, экспедиция привлекала слишком большое внимание и о церемонии «крещения» на Шпицбергене наверняка узнает весь мир. Поэтому для общественности самолеты остаются безымянными. Довольствуются заводскими регистрационными номерами — N-24 и N-25. Только в душе полярник давным-давно наделил их именами.

3 мая Начальник отмечает, что получена телеграмма от премьер-министра Мувинкеля, которой правительство уполномочивает его от имени Его величества короля Норвегии принять во владение новые земли[141]. Но ждал он не этой депеши: «Получи я хоть самый коротенький телегр. привет от тебя, все было бы в наилучшем порядке!»

Через два дня «Фарм» и «Хобби» отправляются на север, чтобы подыскать на острове Датском подходящее место для старта. По-прежнему холодно и по-прежнему проблемы с моторами. «Думаю, эти трудности полезны, — резюмирует Начальник. — Можно многому научиться». Совершая ежедневные лыжные прогулки по льду бухты, он наткнулся на тюлениху с новорожденным детенышем. И пока механики и пилоты ковыряются с техникой, в одиночку или вместе с Элсуортом регулярно ходит взглянуть на белька — скоро ли тот сможет плавать.

Начинают поступать прощальные депеши, официальные и частные, от Гаде, от Густава, который взял себе псевдоним Хьельсен, даже от молодежи — Альфреда и Пито. Готовят к отправке последнюю почту на юг. «Написал тебе, как обычно. Мечтаю о почте с юга. Есть ли там словечко от тебя? Увы, нет. Ты совсем меня забыла?»

Суда возвращаются с давней базы Андрэ в бухте Вирго, результаты рекогносцировки неутешительны. На острове Датском условия для старта отсутствуют. Значит, надо стартовать из Кингсбея. Температура воздуха мало-помалу повышается, и моторы работают как часы. Теперь дело за метеорологами, которые определят исторический момент, учитывая условия видимости, направления ветра и температуру воздуха. Начальнику остается только ждать — «это мой последний шанс». Уже пришло телеграфное сообщение, что молодой Алгарссон отказался от своей полярной авантюры. «Нам это на руку, можно обойтись без спешки».

В Норвегии многие думают, что перелет начнется 17 мая[142]. Не знают они, как полярник ценит национальные праздники. В Ню-Олесунне устраивают «олимпийские игры» с бегом в мешках и подушечной войной на льду. 18-го синоптики сообщают, что в скором времени можно будет стартовать.

Аэропланы выводят на лед бухты, на стартовую позицию. Бензобаки залиты доверху. Проходят еще три нервозных дня.

Полярник не получил той телеграммы, которой так ждал. А ведь он поддерживал связь круглые сутки: «День и ночь — непрерывно — к тебе шли мои послания, и мне кажется, беспроволочный телеграф функционировал превосходно».

Дневник от 19 мая: «Завтра в 3 часа дня наши большие птицы взлетят и возьмут курс на север. Я знаю и чувствую, что все нервничают, но в остальном дела обстоят хорошо. Мы отправляемся в полет так же спокойно, как на завтрак. Лично я испытал подъем оттого, что мы полетим. Злые языки теперь умолкнут… Я снова прощаюсь с тобой, моя самая любимая на свете. Если пошлешь мне мысль, пусть она будет такая же, как в давние времена».

Но и в этот день старт отложили. Метеорологи не вполне уверены. «Труднее всего угомонить журналистов. Ведь они так и рвутся сообщить о нашем отлете, а мы не хотим давать никакой информации, пока не будет полной ясности со стартом». Но погода наконец налаживается.

21 мая 1925 года Руал Амундсен завершает черную тетрадь дневника: «В 3 часа взлетаем. Ну, не поминай лихом и не забывай, что твой мальчуган до последнего вздоха всей душой любил тебя. Передай привет твоим замечательным сыновьям. Я знаю, они всегда будут для тебя большой радостью!

Прощай, мой друг!

Руал».

Такими словами Руал Амундсен попрощался с Кисс Беннетт.

Было это в День Вознесения Господня.

Глава 37

В ЦАРСТВЕ СМЕРТИ

Отраженный горами тяжелый гул прокатывается над бухтой Кингсбей. Моторы работают на полную мощность, N-25 мчится по льду. 19 часов 40 минут, 21 мая 1925 года. На миг гидроплан скрывается в туче снега. И взлетает. Руал Амундсен там, на борту. Машина берет курс на Северный полюс.

Через три минуты взлетает и N-24.

Происходило нечто совершенно новое[143]. Прежде неслыханное. Историческое событие на перекрестке между Жюлем Верном и Юрием Гагариным. Через воздух и туман, над легкими неровностями льда, на высоте около трех тысяч метров, при десяти градусах мороза, в полярный день без ночи. Что их ждет впереди?

Колумб тоже знал, что рано или поздно доплывет до земли. Амундсен знал, что по ту сторону океана находится Аляска. Но что в промежутке? Этот вопрос оставался открытым.

Как и на воздушном шаре инженера Андрэ, на борту каждого самолета экипаж из трех человек. N-25 пилотировал Ялмар Рисер-Ларсен; Начальник был штурманом-навигатором, а механиком — Карл Фойхт из компании «Дорнье-Валь». Еще в первых числах января решили, что малорослый механик будет представлять фирму в перелете. Человек весьма скромный, Фойхт был родом из Вюртемберга и, по мнению норвежских газет, «безусловно принадлежал к альпийской расе». Остановив свой выбор на Фойхте, директор Шульте-Фролинде, видимо, руководствовался тремя соображениями: Фойхт был дельным механиком, опытным лыжником и отличался легким характером.