Амундсен - Тур Буманн-Ларсен

Следующим вечером Руал Амундсен, погруженный в невеселые мысли, стоит на палубе «Фарма», как вдруг к нему подходит какой-то лейтенант, протягивает бинокль. Позже полярник записывает в дневнике: «Я взял бинокль — и действительно: из льдов вышла "Хобби", большая, тяжелая, с палубным грузом. Вздох облегчения, и меня захлестнула горячая благодарность — горячая благодарность к смелым, дельным парням, горячая благодарность к Нему, чья рука действует везде и всюду». Тотчас поднимается суматоха. И крик «"Хобби" на подходе!» сменяется громовым «ура!», меж тем как шхуна скользит к ледовой кромке бухты.

Ликование продолжается всю ночь напролет. Но только 15 апреля, во второй половине дня, Начальник получает самое важное сообщение из Осло: «Телеграмма Англии. Все хорошо». В дневнике он снова благодарит Господа. «Наконец-то я могу перевести дух».

Несколько суматошных весенних недель маленький горняцкий поселок Ню-Олесунн жил под знаком полярной экспедиции. Почти как во Фрамхейме пятнадцать лет назад. Хотя их разделял целый мир, и не только буквально. Произошел скачок — от лыж и собак в моторизованную эпоху. Темп — определяющая черта новой реальности. Чтобы все подготовить, зимовки не понадобится. Еще до 2 мая аэропланы будут собраны — и можно лететь.

Каждый день Руал Амундсен ходил на станцию беспроволочного телеграфа в Ню-Олесунне и сверял свои часы с сигналом точного времени парижской Эйфелевой башни. Но если часы всегда шли правильно, то сам он мало-помалу становился неподвластен времени. В нем живет тот же неугомонный дух, что и в Лейфе Эрикссоне[140], Колумбе, Васко да Гаме, адмирале Франклине. Последний из великих первопроходцев, он был духовным лидером экспедиции.

В практической работе Руал Амундсен уже не являлся движущей силой, как некогда во Фрамхейме. С самых первых дней в Марина-ди-Пиза Рисер-Ларсен тесно сотрудничал с директором «Дорнье-Валь». Сообща с коллективом механиков они теперь завершали долгий технический процесс. Все зависело от конструкции аэропланов и от исполнения. Полярник понимал, что это не его стихия. Равно как и метеорология, которая назначит время старта. Даже с аэронавигацией старый лыжник был знаком плоховато.

Поскольку во время перелета он и Элсуорт будут выполнять функции штурманов-навигаторов, лейтенантам Рисер-Ларсену и Дитриксону любой ценой пришлось выделить несколько часов на обучение своих начальников. На всякий случай (вдруг самолеты потерпят крушение) американцу требовалось еще попрактиковаться в ходьбе на лыжах. Наконец-то и Начальник мог кой-чему научить.

Десять градусов мороза, дни ясные, солнце не заходит круглые сутки. Вокруг маленькой кучки деревянных домишек тянутся к небу белые ледяные зубцы. Времени у полярника хватало, и он проложил свою лыжню вокруг этого фантастического частокола, который парил где-то между шумом цивилизации и абсолютным безмолвием. «Мои мысли всегда, все время с тобой», — бисерным почерком пишет он в черной тетрадке дневника, обращаясь к Кисс.

Пришла пора испытать двигатели. Компания «Роллс-Ройс» прислала сюда своего механика. Мировая пресса с огромным интересом следит за мельчайшими событиями. «У одного замерз карбюратор! — записывает Начальник. — Я всегда питал и питаю недоверие к моторам на морозе». Он не забыл знаменитые мотосани капитана Скотта.

В общей сложности два гидроплана были оснащены четырьмя двигателями. Это давало им четыре шанса. Инженер Андрэ, пионер полярного воздухоплавания, имел всего один шанс, заявил некогда в интервью Руал Амундсен, «его вполне могло унести сильным штормом». Один шанс — достаточная причина для одной попытки. Полярник все больше восхищается шведским инженером. Сперва он преклонялся перед Франклином — за его мученичество, потом перед Нансеном — за его мастерство, теперь перед Андрэ — за что? Всем троим не откажешь в мужестве и отваге. Но инженеру вдобавок свойствен фатализм, совершенно чуждый Нансену. Саломон Август Андрэ вовсе не искал мученичества, не искал героических страданий в борьбе за победу; он вручил себя произволу стихий, доверился Господу. Полет воздушного шара «Орел» имел и религиозный аспект. Он мог завершиться благополучно, только если бы Господь направлял инженера всемогущей дланью своих ветров.

Руал Амундсен намеревался стартовать с острова Датского, с того же места, откуда «Орел» двадцать восемь лет назад отправился в свой многообещающий полет к Северному полюсу. С тех пор его никто не видел.

В один из последних апрельских дней Руал Амундсен собирает Элсуорта и пилотов — Рисер-Ларсена и Дитриксона — на важное совещание. Происходит оно в не слишком роскошном жилище директора угольной компании, где Амундсен квартирует вместе со своим старым другом Фрицем Г. Цапфе, заведующим матчастью экспедиции. Начальник объявляет собравшимся, что не отказался от плана лететь до самой Аляски. Наоборот, он думает совершить этот перелет на одном гидроплане, тогда как второй по достижении полюса развернется и полетит обратно.

Само собой, на Аляску полетит Амундсен, а Элсуорт вернется на Шпицберген. Начальник знал, что может рассчитывать на своего прежнего старшего пилота Омдала как механика, но, кроме того, он зависит от поддержки одного из двух теперешних пилотов. Дневник: «Мое предложение встретило полный отпор со стороны Р.-Л., а частью и со стороны Д. В результате мне пришлось отказаться от этой идеи».

Свои возражения лейтенант авиации аргументировал простыми расчетами таких величин, как расстояния и запасы топлива, но, разумеется, и тем, что пересмотр целей перелета противоречит всем имеющимся договоренностям и не в последнюю очередь соглашениям с административным руководством в Обществе воздухоплавания.

Руал Амундсен замышлял новую Мадейру. Хотел еще раз преподнести миру сюрприз, обвести всех вокруг пальца. Но это оказалось невозможно как минимум по двум причинам: во-первых, фактически руководил экспедицией не он, а его заместитель, которому он был вынужден уступить. Во-вторых, он не обеспечил себе тылы. Не имел на родине Леона, готового претворить в жизнь новый план. Он пожертвовал не только оперативным и профессиональным руководством, но и административным контролем над деятельностью экспедиции. Незаметно для себя превратился из самодержца в конституционного монарха.

Он вынужден капитулировать, правда не без риторического заявления напоследок: «Как часто я спрашиваю себя: куда подевалась отвага молодежи? Если у них нет абсолютно надежного плана, они тотчас идут на попятную. Конечно, до поры до времени мне придется уступить — один я лететь не могу. Однако ж когда мы вернемся с полюса, я опять поставлю этот вопрос. Если они и тогда не согласятся, телеграфирую в Общество воздухоплавания».