Политбюро и Секретариат ЦК в 1945-1985 гг.: люди и власть - Спицын Евгений Юрьевич

На том же Пленуме ряды кандидатов в члены Политбюро ЦК пополнила новая восходящая звезда советской политической элиты — Первый секретарь Ленинградского обкома Григорий Васильевич Романов, что тоже стало определенной политической сенсацией, поскольку почти 30 лет, еще со времен А. А. Жданова, руководитель северной столицы никогда больше не входил в высший партийный ареопаг. Теперь же эта давняя традиция была нарушена, и на то были свои резоны. Дело в том, что Г. В. Романов, всегда отличавшийся отменной работоспособностью и недюжинным организаторским талантом, в январе 1963 года по протекции Ф. Р. Козлова, под началом которого он начинал свою партийную карьеру, был назначен вторым секретарем Ленинградского обкома партии. На этом посту он зарекомендовал себя как очень толковый, волевой и требовательный руководитель, который реально руководил всем огромным промышленным (в том числе оборонным) и аграрным комплексом северной столицы и области. Положил на него глаз и сам Л. И. Брежнев, неоднократно приезжавший в Ленинград с рабочими визитами. Поэтому, когда на повестку дня был поставлен вопрос о снятии В. С. Толстикова, которого в аппарате ЦК считали скрытым «шелепинцем», то вопрос о его сменщике на посту главы Ленинградской парторганизации, по сути, не стоял. Поговаривали, что формальным поводом для снятия В. С. Толстикова стала его совместная «пьянка» в июле 1970 года с начальником Ленинградской военно-морской базы адмиралом И. И. Баковым, во время которой они прибыли на советский крейсер и, угрожая команде расправой, «угнали» его для прогулки к берегам Финляндии. Но, как бы то ни было, в середине сентября 1970 года в северной столице прошел объединенный Пленум Ленинградского горкома и обкома партии, на котором Г. В. Романов единогласно был избран первым секретарем, а его предшественник по заведенной традиции перешел на дипломатическую работу и ровно через месяц якобы по просьбе самой китайской стороны уехал советским послом в Пекин, где проработал до конца июля 1978 года, оставаясь все это время членом ЦК, вплоть до конца февраля 1981 года.

На взгляд целого ряда авторов (Р. А. Медведев, Р. Г. Пихоя, Л. М. Млечин[974]), именно этот Пленум знаменовал собой окончательный крах системы «коллективного руководства», сложившейся после октябрьского Пленума ЦК, и утверждение единоличного лидерства генсека. Однако Л. И. Брежневу так и не удалось в полной мере насладиться результатами одержанной победы, так как уже летом 1973 года у него начались большие проблемы со здоровьем. Как утверждает главный кремлевский эскулап, академик Е. И. Чазов, который еще в 1992 году выпустил свою нашумевшую книгу «Здоровье и власть»[975], первый «тревожный звонок» прозвучал в августе 1968 года, когда в Кремле шли жаркие дискуссии с чехословацким руководством. Во время очередного раунда этих переговоров Л. И. Брежнев совершенно неожиданно для всех присутствующих «потерял нить разговора», у него стал заплетаться язык, а затем и вовсе он потерял сознание и завалился головой на стол. Генсека срочно перенесли в комнату отдыха, и его лечащий врач Н. Г. Родионов вызвал в Кремль академиков-кардиологов П. Е. Лукомского и Е. И. Чазова и профессора-невропатолога Р. А. Ткачева, который диагностировал у него «извращенную реакцию усталого человека со слабой нервной системой на прием снотворных средств». На сей раз все обошлось, Л. И. Брежнев поспал три часа и как ни в чем не бывало вернулся за переговорный стол.

Надо сказать, что в исторической и мемуарной литературе давно гуляют байки о том, что именно тогда у Л. И. Брежнева случился то ли первый инфаркт, то ли первый инсульт. Однако академик Е. И. Чазов, который почти все годы брежневского правления был главой IV Главного Управления Минздрава СССР, имевший самую достоверную и «секретную» информацию о состоянии здоровья буквально всех членов высшего руководства, всячески уверяет, что генсек «один лишь раз, будучи Первым секретарем ПК Компартии Молдавии, перенес инфаркт миокарда», и только «в 1957 году были небольшие изменения в сердце, но они носили лишь очаговый характер». И с тех самых пор «у него не было ни инфарктов, ни инсультов»[976]. Хотя, как утверждает тот же Е. И. Чазов, «начиная с весны 1973 года у Брежнева изредка, видимо, в связи с переутомлением, начали появляться периоды слабости функции центральной нервной системы, сопровождающиеся бессонницей». Он пытался избавиться от этой напасти приемом ряда седативных и снотворных средств, и, пока он принимал их под контролем врачей, ему удавалось быстро восстанавливать свою активность и работоспособность. Однако, как только в ближнем круге генсека появилась очередная «кремлевская» медсестра Нина Александровна Коровякова, к которой он сразу стал питать особую мужскую симпатию, быстро переросшую в привязанность, ситуация резко изменилась.

Как уверяют заместитель начальника личной охраны генсека Владимир Тимофеевич Медведев и личный брежневский врач Михаил Титыч Косарев, «распустил эту медсестру» прежний эскулап генсека Николай Георгиевич Родионов, который сам был уже в возрасте, часто болел и вскоре умер от рака легких[977]. Именно она, а также ряд членов высшего руководства, в том числе А. А. Громыко и К. У. Черненко, по просьбе самого Л. И. Брежнева стали пичкать его разными таблетками (ноксироном, ативаном, спеданом), которые только усугубляли его состояние. Правда, надо сказать, что брежневский внук Андрей Юрьевич Брежнев, напротив, утверждал, что сама Н. А. Коровякова, которую он лично знал, не пристращала «деда к наркотикам», а лишь четко выполняла прямые указания личного врача и академика Е. И. Чазова. Более того, он предположил, что на нее сознательно «свалили вину за ошибки или за тайный умысел высокопоставленных кремлевских медиков»[978]. Об этом же в своей книге написал и В. Т. Медведев, заявивший, что обвинять во всем медсестру «не по-мужски» и «непрофессионально».

Между тем, как повествует сам Е. И. Чазов, тогда же, в августе 1973 года, в рабочем кабинете Ю. В. Андропова на Лубянке состоялась их традиционная встреча, во время которой глава КГБ убедил главного кремлевского эскулапа «поговорить с Леонидом Ильичом» и поставить под более жесткий контроль прием всех лекарственных препаратов, чтобы его болезнь не стала достоянием всех остальных членов Политбюро ЦК. А далее он поведал и главный мотив подобной «заботы» о здоровье генсека. Суть его умозаключений состояла в том, что любая информация о состоянии здоровья генсека «может вновь активизировать борьбу за власть в Политбюро»[979]. Как предположил сам Ю. В. Андропов, «Суслов вряд ли будет ввязываться в эту борьбу за власть», поскольку «он уже стар и его устраивает Брежнев», который почитает его за «непререкаемый авторитет» в области идеологии. Что касается А. Н. Косыгина, то генсек «его очень боится», но «он не борец за власть». А вот «президент» Н. В. Подгорный — «ограниченная личность с большими политическими амбициями» — как раз является основной фигурой, способной начать борьбу за власть, тем более что он «пользуется поддержкой определенной части партийных руководителей, таких же по характеру и стилю, как он сам». Кроме того, Ю. В. Андропов не исключил, что в эту борьбу может «включиться» и А. П. Кириленко. Поэтому «нам надо активизировать борьбу за Брежнева», чтобы не впасть в анархию, которая якобы «приведет к развалу и хозяйства, и системы».

Если такой разговор действительно имел место, то совершенно очевидно, что, во-первых, Ю. В. Андропов явно лукавил, поскольку «переводил стрелки» на Н. В. Подгорного, который был всего на три месяца моложе М. А. Суслова и почти восемь лет не работал в центральном партаппарате; а, во-вторых, став наконец-то полноправным членом Политбюро, он убедился, что именно теперь у него появился реальный шанс побороться за высшую власть, но не сейчас, а чуть позже, когда он уберет со своего пути всех реальных конкурентов. Кстати, именно об этом раньше всех написали небезызвестные беглые советологи Е. К. Клепикова и В. И. Соловьев, чей фолиант «Заговорщики в Кремле» был опубликован в нашей стране еще в период горбачевской перестройки[980]. Но об этом речь пойдет дальше.