Голодная Гора - Морье Дю

Как странно, думал Хэл, что он живет в Дунхейвене, а не в Клонмиэре. От этого у него появилось ощущение собственной неполноценности, которое он никак не мог преодолеть. Он надеялся, что Джинни этого не замечает. Она была такая душечка, такая добрая, любящая и милая, так гордилась своим гнездышком, которое, в общем-то, ничего собой не представляло - достаточно безобразный полупустой дом, стоящий посреди деревни. Хэл ни за что на свете не хотел, чтобы она догадалась, как ему неприятно видеть из окна своей гостиной почту и иметь в качестве соседа сапожника Дулана. Эти мысли были вызваны не снобизмом, просто он втайне тосковал по просторам и уединенности Клонмиэра. Именно там был его дом, его законное место, а отнюдь не в Дунхейвене.

Когда подобные мысли приходили ему в голову, он клял себя, обвиняя в неблагодарности, и особенно старался похвалить Джинни за новые занавески, искусно составленный букет на каминной полке, за пирог, испеченный по поводу воскресенья.

- Я иногда веду себя, как скотина, радость моя, - говорил он, привлекая ее к себе, - и я прошу тебя: будь со мной терпеливой в такие минуты, не обращай внимания. Помимо скверного здоровья я привез с собой из Канады еще и приступы меланхолии.

- Зато у тебя есть жена, - отвечала она, ероша ему волосы. - Я для того и существую, чтобы прогонять твое дурное настроение и ободрять тебя.

- Ты моя прелесть, - говорил он, - и я счастливейший человек на свете... А теперь дай-ка мне молоток и гвозди, я попробую повесить тебе полку в кладовой. Канада, во всяком случае, принесла мне кое-какую пользу: я теперь мастер на все руки, умею делать по дому все, что нужно.

Прежде чем они решили поселиться в Дунхейвене, пастор спросил Хэла, не думает ли он жить в Клонмиэре. Хэл отрицательно покачал головой, и на лице у него установилось упрямое выражение.

- Имение принадлежит отцу, а не мне. А он ни разу мне не написал с тех пор, как я уехал из Лондона десять лет тому назад. Как же я могу после этого жить в Клонмиэре?

- А сам ты написал ему, мой мальчик, попросил прощения?

- Да, сразу же после того, как приехал в Виннипег. Ответа я не получил. Для меня этого было достаточно, больше я уже никогда не буду ему писать, никогда в жизни.

Том Калаген больше ничего не сказал. Только Бог может помочь, положить конец этой ссоре между отцом и сыном; если же он сам попробует вмешаться, то только испортит дело. Том написал письмо своему старому другу, сообщив ему о возвращении Хэла в Дунхейвен, о его нездоровье, о том, что в Канаде он не смог устроить свою жизнь, и что Хэл женился на его дочери. Ответное письмо Генри было достаточно кратким.

"Ничего другого я и не ожидал, - писал он, - был уверен, что он ничего не сумеет добиться в жизни. Боюсь, что твоя дочь только зря принесет себя в жертву".

Итак, Клонмиэр по-прежнему был закрыт на замок, и Хэл Бродрик жил не там, а в Дунхейвене. Джинни снова стряпала и делала другую работу по дому, только полы мыла служанка, приходившая по утрам, а Хэл чистил обувь и приносил в дом уголь.

- Все это я делал в Канаде, могу делать и здесь, - говорил он, а потом бросал взгляд через дорогу на Майкла Дулана, который поглядывал на него с усмешкой, словно презирая его, если же Хэл заговаривал с ним, отвечал свысока и равнодушно.

- Как забавно, что им это не нравится, - говорил он Джинни. - Когда мы жили в Клонмиэре, мы были "господа", проезжали мимо них в экипаже, и они нас, разумеется, ненавидели, но, в то же время, испытывали почтение - отца они, во всяком случае, уважали. А теперь, когда я живу среди них, им это не нравится, они рассматривают это как вторжение на их территорию. Нет-нет, тебя это не касается, к тебе они привыкли, ты пасторская дочка. А вот я это другое дело. Я Бродрик, они вправе ожидать, что я дам им пинка под зад, как бы они меня за это ни ненавидели.

- Ты слишком болезненно на все реагируешь, - говорила ему Джинни, - все время от чего-то защищаешься, придумываешь, что они могут тебе сказать. Держись проще, будь самим собой. Со временем вы станете друзьями. Они ведь настоящие дети.

- А кто же в таком случае я сам? - спрашивал Хэл. - Будь я проклят, если я знаю. Думал, что скотовод, оказалось, что это не так. Считал себя художником и не сумел продать ни одной картины. Я даже не могу называть себя Хэлом Бродриком из Клонмиэра. Я - ни на что не годный неудачник, женатый на женщине, которой недостоин, живущий на иждивении своего тестя. А люди это знают, вот в чем дело. Они имеют право меня презирать.

- Никто тебя не презирает, и оставь свои ужасные мысли. Ты - мой Хэл, мой единственный, - успокаивала его Джинни.

И все-таки она немного тревожилась.

Первые его восторги, связанные с возвращением домой и встречей с Джинни, поугасли. Он часто бывал мрачен и молчалив, а потом приходил в отчаяние от того, что обидел ее, причинил ей горе.

- Я у тебя, словно камень на шее, - говорил он, - не пройдет и года, как тебе надоест со мной нянчиться. Я не имел права являться домой и просить тебя стать моей женой.

Джинни рассказала о его настроениях отцу, и он понимающе кивнул головой.

- Вся беда в том, - сказал он, - что Хэл понимает, насколько он зависит от нас, но в то же время у него не хватает силы духа попытаться самому встать на ноги. Я поговорю с ним, посмотрим, что удастся сделать.

А иногда, когда они сидели у камина в кабинете пастора, Хэл снова становился обаятельным, беззаботным и веселым, так что трудно было его себе представить мрачным и апатичным. Он подшучивал над тетей Гариет за то, что она снимает сливки раковиной, дразнил дядю Тома, уверяя, что его воскресные проповеди слишком длинны, и когда он стоял на коврике перед камином, обняв Джинни за талию, пастору казалось, что его вполне можно принять за Генри, каким тот был тридцать лет тому назад - те же уморительные рассказы о людях и странах, в которых он побывал, о фантастически рискованных проектах, о каверзах, которые он устраивал своему незадачливому партнеру Франку.

- Почему ты не хочешь попробовать зарабатывать себе на жизнь, Хэл? спросил он его, когда Джинни с матерью вышли на кухню, и мужчины остались одни. - Что тебе мешает, гордость?

- Не гордость, а лень, - улыбаясь, ответил Хэл. - Я слишком ленив, потому-то мне и не удалось ничего добиться в Канаде.

- Неправда, - возразил Том. - У тебя ничего не вышло, потому что у тебя не было друзей, ты был одинок и тратил все свои деньги в виннипегских салунах. Здесь все будет иначе.

- Что же вы предлагаете, дядя Том? Картины мои никто не покупает. На прошлой неделе я пытался продать в Слейне три своих полотна - сам предлагал их покупателям, - но ничего не получилось. Мне было стыдно перед Джинни, которая до сих пор верит в меня, считает, что я хороший художник... Но потом я выпил пару стаканчиков и успокоился.