Голодная Гора - Морье Дю

- Неправда, - возразил Том. - У тебя ничего не вышло, потому что у тебя не было друзей, ты был одинок и тратил все свои деньги в виннипегских салунах. Здесь все будет иначе.

- Что же вы предлагаете, дядя Том? Картины мои никто не покупает. На прошлой неделе я пытался продать в Слейне три своих полотна - сам предлагал их покупателям, - но ничего не получилось. Мне было стыдно перед Джинни, которая до сих пор верит в меня, считает, что я хороший художник... Но потом я выпил пару стаканчиков и успокоился.

- Да, парень, если ты будешь продолжать в том же духе, то снова расклеишься, как это случилось в Канаде. Нет, оставь-ка ты свои картины в качестве хобби - это отличное занятие, когда есть свободное время. Я хочу знать, достанет ли у тебя мужества заняться настоящим делом.

- Каким, например?

Пастор посмотрел на него, прищурив один глаз.

- Ты знаешь Гриффитса, управляющего на шахтах? - спросил он.

- Да, знаю.

- Его старший клерк уехал в Америку, и ему нужен человек, который будет вести счета и книги и делать еще тысячу разных дел, на которые у него самого не хватает времени. Это, разумеется, означает полный рабочий день с девяти и до шести. Жалование небольшое, однако пренебрегать им не следует. Что ты на это скажешь?

Хэл засунул руки в карманы и состроил гримасу, глядя на своего тестя.

- Чтобы Бродрик стал работать за несколько фунтов в неделю на шахте, которая со временем будет приносить ему тысячи! - воскликнул он. - Довольно смешное предложение.

- Оставим это соображение в стороне, - возразил пастор. - Ты должен думать о настоящем. И это не будет означать, что ты берешь деньги у отца. Эти деньги - жалованье, которое платят старшему клерку, независимо от того, кто занимает это место. Вопрос в том, сумеешь ли ты взять себя в руки и начать работать. Я знаю, кто будет тобой гордиться, если ты это сделаешь.

Хэл ответил не сразу. Он стоял, пристально глядя на огонь.

- Я готов сделать все, что угодно, чтобы доставить радость Джинни, но в глубине души я знаю, что буду доставлять ей только одно разочарование. Я ни на что не гожусь, дядя Том, у меня ничего не выйдет с этой работой, я только все испорчу, как это случилось со всеми другими моими начинаниями.

- Нет, мой мальчик, я уверен, что этого не случится.

- Ну что же, значит, надо попробовать.

Итак, двадцать пятого февраля тысяча восемьсот девяностого года Хэл Бродрик отправился на шахту своего отца на Голодной Горе плечом к плечу с шахтерами из Дунхейвена и, повесив шляпу на крючок в конторе, уселся на высокий табурет перед конторкой, по другую сторону которой сидел молодой Мерфи, сын бакалейщика. Старый Гриффитс, во всем своем величии, восседал во внутренних комнатах. Хэл вспомнил, как в прежние времена этот Гриффитс стоял перед его отцом, держа шляпу в руках, и вот теперь Хэл служит у него клерком и каждую неделю говорит "Благодарю вас, сэр", получая свое жалованье наравне с молодым Мэрфи и всеми остальными.

Как странно быть здесь обыкновенным служащим, в то время как двадцать лет тому назад он, бывало, приезжал сюда с отцом, и шахтеры, завидев их, торопливо сдергивали шляпы; он помнил, как его спускали вниз под землю, и он смотрел, как шахтеры добывают руду, а потом водили к машинам и показывали, как работают мощные насосы. И вот теперь, впервые с тех пор, как родился, он познакомился со сложной внутренней жизнью рудника, которая, казалось, ничем не связана с внешним миром.

В шесть часов в своем доме в Дунхейвене Хэл просыпался, услышав звон большого колокола, доносившийся с Голодной Горы, который призывал шахтеров на работу и сообщал тем, кто трудился ночью, что их смена закончилась усталые и изможденные, они поднимались на поверхность. День за днем на протяжении семидесяти лет этот колокол призывал рабочих - мужчин, женщин и детей - на шахту, тогда как Бродрики, нежась в своих постелях в Клонмиэре, не слышали его зова. От Дунхейвена на Голодную Гору были проложены рельсы, и шахтеры, живущие в деревне, ездили на работу в вагонетках. Хэл слышал свист пара и лязг колес, а иногда топот ног под окном, это рабочие спешили на работу, боясь опоздать. Снаружи было еще совсем темно, в небе сияли звезды.

- Бедняги, - шептал Хэл жене, чувствуя почему-то свою вину за то, что им приходится вставать в этот ранний предрассветный час, а потом совесть снова мучила его, когда он сам около девяти часов подъезжал к конторе чаще всего в двуколке пастора. Женщины и дети, работавшие в обогатительном отделении, и те, кто был занят промывкой руды, отрывались от работы, чтобы взглянуть на него, когда он проезжал мимо, и ему казалось, что они смеются над ним и не одобряют его, считая, что он получил место по протекции и что деньги ему вовсе не нужны.

В конце каждого месяца, когда нужно было подводить итоги и подсчитывать прибыль, ему приходилось работать сверхурочно, чтобы справиться со всеми материалами, поступающими к нему на стол, и он тоже спешил попасть на шестичасовой поезд из вагонеток вместе с деревенскими шахтерами. Джинни, свежая и бодрая, вставала вместе с ним, чтобы ему было не скучно и чтобы проследить, как он позавтракает перед уходом. В первый раз, когда он решился поехать на этом поезде, шахтеры расступились перед ним, продолжая разговаривать и шутить между собой. Был среди них один парень по имени Джим Донован, сын Пэта Донована, державшего ферму под горой; судя по его словам, он был первым из всей семьи, кто пошел работать на шахты.

- Верно вам говорю, в старые времена нам принадлежала вся земля на многие мили вокруг, - говорил он, оглядываясь на Хэла через плечо.

- Что правда, то правда, Джим, - соглашались его приятели, - а получили вы ее от самого дьявола.

- Ничего подобного, дьявол тут не при чем, - отвечал Джим. - Дед деда моего деда был самый настоящий вождь нашего клана, не больше и не меньше, и жил он вон там внизу, в замке, а о скотине никакого понятия не имел, не знал, как отличить свинью от хряка, доложу я вам. Зачем ему было марать руки, когда на него работали тысячи людей. Он с самим французским королем дружбу водил.

- Вот это верно, - подхватил один из шахтеров, - французы нам всегда помогали, да и испанцы тоже. Мне отец говорил.

- А кто же это подстрелил помещика, - спросил другой, - за то, что он мешал контрабандистам? Это ведь тоже истинная история, которая случилась в Дунхейвене.

- Один из нас, из Донованов, - сказал Джим, - и правильно сделал, его нельзя за это обвинять. Какое право имел этот помещик лишать честных людей средства к существованию? Я бы и сам подстрелил всякого, кто вздумал бы мне мешать.

- А красные мундиры из гарнизона тебя тут же и вздернули бы, засмеялся его приятель.

- Плевать я на них хотел, - сказал Джим, махнув рукой. - Дай срок, мы от всех от них избавимся. И тогда я приглашу вас всех на остров пострелять зайцев.