Тадж-Махал. Роман о бессмертной любви - Индира Макдауэлл

– Джая, перестань!

– Как хочешь, – пожимает она плечами и принимается устраиваться на верхней полке.

То ли тараканов действительно не было, то ли их распугали дезодоранты Джаи (она трижды распрыскивала их по всем вещам в купе, в том числе и на содержимое моей сумки), но усатые наглецы нас не беспокоили.

Я понимаю, почему Престон не переносит индийские поезда, даже такие, как «Раджхани-экспресс» – у него же нет попутчицы с тремя дезодорантами.

Кстати, все три спасительных средства лучших европейских брендов. Отменный, ненавязчивый запах. Я изумляюсь:

– Джая, ты пользуешься такими дорогими дезодорантами?

Она снова пожимает плечами:

– Ты предпочла бы запах карболки или хлора?

Ого! Кажется, моя девочка не так проста.

– Джая, расскажи о своей семье.

– Зачем тебе?

– Ну с кем ты живешь? Где, в каком колледже учишься?.. Я же ничего о тебе не знаю. – Чтобы немного польстить ей, я добавляю: – Ты так гордо произнесла свою фамилию. Знаешь, моего доктора в Лондоне зовут Викрам Ратхор.

Джая бросает на меня пронзительный непонятный взгляд и начинает рассказывать, но не о себе, а о раджпутских фамилиях.

– Ратхоры одна из кул Солнечной Линии.

– Из чего?

– Кула – это большой род, фамилия. Существуют Сурьявамша – Солнечная, Чандравамша – Лунная, Ангикула – Огненная и Нагавамша – Змеиная Линии раджпутских кул. – Произнося название последней, девочка даже морщится, из чего следует, что кула презренная. – Существуют тридцать шесть старинных царских кул, в основном Солнечной и Лунной Линий. Ратхор одна из них, причем одна из самых древних. Ратхоры произошли от самого Рамы.

Вот откуда такая гордость из-за своего происхождения. Но Джая серьезна, серьезна и я. Шотландцы тоже гордятся своими предками, и мы знаем родословную на много колен вглубь и можем рассказать немало славных историй о предках. Я уважаю это стремление Джаи знать о тех, кто носил такую же фамилию до тебя.

А Джая продолжает свою соловьиную песнь:

– Есть, конечно, еще Гухилоты, эти любители мышей или черепахи Каччва, много еще всяких, но большинство запятнали себя предательствами.

Я поняла, что рискую выслушать длиннейшую лекцию об истории разных предательств людей, о которых не только не имею понятия, но и имена которых не смогу запомнить.

– А Сингхи, они тоже древние?

– Сингхи да, но не такие, как Ратхоры. Ратхоры настоящие раджпуты, они кшатрии и презирают блеск золота.

– А Сингхи кшатрии?

Я уже вспомнила, что кшатрии – это воины.

– Да, тоже.

– А Чопра?

Джая презрительно морщится:

– Чопра – торговцы.

Мне хочется сказать, что без торговцев мир едва ли бы выжил. Кшатриям тоже нужно что-то есть и во что-то одеваться, не самим же выращивать рис или ткать ткани. Но Джаю занимает другое:

– Знаешь, Моголы зря воображали, Джехангир и Шах-Джехан вовсе не были чистокровными Моголами.

Приходится вспоминать, кто такой Джехангир. Кажется, сын Великого Акбара и отец «нашего» Шах-Джехана, о котором Раджив снимает фильм.

Джая подтверждает:

– Джехангир сын Акбара и Джодхи, которая была раджпуткой. – Мимика и жестикуляция Джаи столь выразительны, что я поняла бы ее даже на хинди. – Значит, Джехангир наполовину раджпут. У него было несколько жен – раджпутских принцесс, и мать Шах-Джехана тоже. Да, – настойчиво повторяет Джая, хотя я совсем не возражаю, чтобы мать Шах-Джехана оказалась даже китаянкой или саамкой, – Билкис-Макани раджпутская принцесса. Да, она внучка великого раджпутского полководца Ман Сингха. Шах-Джехан на три четверти раджпут. А вот ваша любимая Мумтаз персиянка и испортила всю кровь, после нее сплошное безобразие!

Что-то здесь не так, похоже, у Джаи неоднозначное отношение к прекрасной Мумтаз, в память которой построен Тадж-Махал. Но меня это волнует мало. Честно говоря, куда больше наличие или отсутствие тараканов в купе. Чужая история…

Но это не так. Прислушавшись к себе, я вдруг понимаю, что мое «чужое» сердце задевает нелестный отзыв Джаи о Мумтаз. С чего бы, неужели потому, что я видела отснятый Радживом материал фильма о Мумтаз? Какое дело лондонскому булыжнику в моей груди до далекой индийской Мумтаз, жившей четыре сотни лет назад?

– Но Мумтаз, кажется, искренне любила своего мужа и детей тоже…

– А кого ей еще любить? К тому же это Джехан! – фыркнув, отвечает Джая.

Мне с трудом удается сдержать улыбку, кажется, я поняла причину горячности девочки – Джая ассоциирует Джехана с Радживом, а Алисию с Мумтаз и не может простить красавцу Сингху его экранной любви к заокеанской актрисе Хилл. Исторические, киношные и современные реалии тесно переплелись в этом праведном гневе Джаи Ратхор. Пожалуй, спор ни к чему хорошему не приведет, и я пытаюсь перевести разговор на то, что еще видно за окном.

О себе девочка так и не рассказала.

Шандар не нашел нужным объяснить, кто она. На студии же, когда я пристала к ней слишком цепко, заставив объяснить, почему она так хорошо знакома с продукцией Болливуда, Джая объяснила, что часто бывает рассказчицей, потому ее и любят в трущобах.

– Кем? – переспросила я.

– Рассказчик – это тот, кто ходит в кино, запоминает все, что увидел, и потом пересказывает другим, у кого нет денег на билет. Я часто рассказываю фильмы и книги.

– А ты где все это узнаешь?

Она недоуменно пожимает плечами:

– Смотрю и читаю, где же еще?

Все верно, где еще?

Джая по-прежнему остается для меня загадкой. Она свободно говорит по-английски, правда, с сильным акцентом, но акцент фальшивый – увлекшись, Джая про него забывает. Знает французский, хотя и не так хорошо. Знает имена не только актеров и актрис Болливуда, что было бы неудивительно, но и имена писателей и поэтов, причем не только индийских.

Ей знакомы Киплинг и Шекспир (что она усвоила из творчества великого англичанина, неизвестно), и даже стихи Салмана Рушди. Я давно поняла, что она родилась и выросла не в Сакинке или подобном месте, а горделивые слова о царской принадлежности рода Ратхор это подтверждают.

Но девочка категорически не желает говорить о себе, а если я пытаюсь расспрашивать, ловко переводит разговор на другое.

Она ершистая и решительная. Однажды, заметив, что какой-то мальчишка что-то отобрал у младшего, Джая, раньше чем я успела отреагировать, дала обидчику несколько решительных оплеух. А после, довольная собой, махнула рукой и сказала мне:

– Пойдем.

– Где это ты научилась драться? – спросила я.

– В Дхарави.

Но я-то догадалась, что она врет.

Джая удивительная девчонка – для меня она символ современной Индии. Свободно пользуется айфоном и лэптопом, говорит на двух европейских языках и знает европейские реалии. Но я видела, как истово она подносит дары изображению слоноликого бога Ганеши и почитает предка Ратхоров Раму. Джая свободно пользуется вилкой и столовым ножом, но так же легко может есть кусочком лепешки чапати или вообще пальцами. Ее не смущает роскошь любых апартаментов и грязь любых трущоб. В этой двенадцатилетней девчонке легко соседствуют европейские знания и мудрость веков ее народа, взрослая опытность и детская непосредственность, спокойствие индусов и взрывной характер современного человека. Латинский шрифт и письмо деванагари, скоростной экспресс или самолет и немыслимо тарахтящие тук-туки, жизнь по правилам европейской цивилизации или согласно дхарме… – это все Джая, но это все Индия.