Пантелеймон Романов - Пантелеймон Сергеевич Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да ведь сымал-то не я?!
— Ничего этого не знаем. Должен смотреть.
— Ах, сукин сын, подлец… Только бы найтить его, этого благодетеля, я б его разделал под орех… Что ж теперь опять будете вешать?
— Нет, уж теперь сам вешай. Если до 12 часов не повесишь, то как за полный день пойдет, еще десять.
— Да где ж я доску-то возьму?
— Сам напишешь, только и всего, небось человек грамотный. И чтоб точь-в-точь такая же была.
Через десять минут Нил бегал по всей деревне, стучал в окна и таким тоном, как будто у него загорелась изба, кричал:
— Ради господа, краски какой-нибудь!
— Какой тебе краски? — спрашивали испуганные соседи. — Одурел малый?
— Краски… доску писать сейчас буду.
— Разведи сажи, вот тебе и краска.
— Красной еще нужно на голубей, пропади они пропадом!
Наконец, весь избегавшись, загоняв жену и ребятишек, Нил достал черной и красной краски и уселся, как богомаз, выполняющий срочный заказ, писать, а кругом стояли зрители и советовали:
— Буквы-то поуже ставь, а то не поместятся.
— Ты «кулак» — то наверху покрупней напиши, а «классового врага» помельче пусти в другую строчку, вот тебе и уместится все. Так красивее будет и просторнее. А то ты всю доску залепишь, на ней с дороги и не прочтешь ничего. К самой калитке, что ли, подходить да читать.
— Какая же это сволочь сняла, скажи, пожалуйста…
Нил слишком глубоко окунул кисть, которая была у него сделана из пакли, и на доску сползла жирная крупная капля.
— Икнула… — сказал кто-то из зрителей.
— Чтоб тебя черти взяли! — крикнул Нил, в отчаянии остановившись.
— Придется сызнова, а то даже некрасиво выходит.
— Да, вот буду вам еще красоту разводить. Ежели через полчаса повесить не успею, еще десятку платить. Да еще голубей этих писать, — говорил Нил.
— Да зачем голубей-то? — спросил кузнец. — Может, без них?
— А черт их знает, зачем… Не буду я голубей рисовать!
— Нет, надо уж в точности, а то еще заплатишь. Пиши уж лучше.
Нил, сжав зубы, принялся за голубей, но сейчас же голоса три сразу закричали:
— Что же ты ему хвост-то крючком делаешь? Что это тебе собака, что ли?
— Где крючком? — спросил Нил, отстранившись от доски, чтобы посмотреть на нее издали.
— Где… ты вон пойди посмотри, как святой дух в церкви нарисован, что ж у него крючком что ли, хвост-то. Рисовальщик тоже…
— Это он его сделал на излете, — заметил кузнец, глядя издали на работу прищуренным глазом.
Наконец в половине двенадцатого доска была готова.
— Досрочное выполнение плана, — сказал кто-то, — требуй премиальных.
Нил ничего не ответил и, отстранив от себя доску на длину вытянутой руки, любовался своей работой.
— Что как опять — кто-нибудь назло снимет, — сказал кузнец.
— Попробуй только теперь кто… все кости переломаю, если увижу.
Доску повесили, все постояли, похвалили работу, сомневаясь только насчет голубей.
— А что у них с лица воду, что ли, пить, — сказал кузнец, — сойдут и так.
— Пить не пить, а что ж хорошего, когда не разберешь, голубь это или собака.
Все разошлись, и только Нил стоял перед доской и, иногда прищурив глаз, отходил от нее то дальше, то несколько в сторону, как мастер, только что кончивший картину и после восторгов зрителей оставшийся с ней наедине.
— А ведь и то на излете, — сказал он сам себе.
— Все еще стоит смотрит, — сказал кто-то.
— Что значит — сам-то сделал. На ту доску взглянуть не хотел, а от этой никак глаз не отведет.
— Как же можно, своя работа всегда мила, вот только как бы не свистнули опять.
Подошел вечер. Все гадали, как Нил будет охранять доску.
[1931]
Белая свинья
В деревню приехали сотрудники Союзмяса для контрактации свиней.
В соседнем селе услышали об этом и, решив, что свиней будут отбирать бесплатно, порезали в одну ночь всех.
Осталась только у кузнеца одна большая белая свинья с черной отметинкой на лбу.
Одна на всю деревню.
Он пожалел ее резать, решив положиться на судьбу.
А на другой день прошел слух, что с тех, кто порезал своих свиней, будет взыскан штраф, и, сверх того, они будут привлекаться к судебной ответственности за злостное уничтожение скота.
— Что ж теперь делать-то? — спросил кто-то.
— Что делать — теперь попали все, окромя кузнеца: и деньги получит и под суд не отдадут.
— У, нас тоже вдрызг всех порезали, — сказал мужик из ближней деревни, где был колхоз. После вас к нам приедут, что будем делать?
— С тебя, Пузырев, с первого начнут, — сказал шорник. — Кузнец пойдет самый последний, его изба на самом краю.
— Едут!..
Все стояли и в волнении ждали, когда подъедут контрактанты, как ждут приезда следственных властей на месте убийства.
Пузырев, которому предстояло отвечать первым, вдруг юркнул в избу, наткнулся в сенцах на жену, шепнул ей что-то и бросился по задворкам на конец деревни.
Мужики с недоумением посмотрели ему вслед.
— Неужто сбежать хочет?
— Сам сбежит, баба останется, — говорили в толпе.
Приезжие, два бритых человека в кепках, остановили лошадь у избы Пузырева.
Вдруг на дальнем конце села послышался пронзительный свиной визг.
Приезжие переглянулись друг с другом, на их посинелых от холода лицах показались довольные улыбки.
— Есть! Товарищ Холодков! — сказал один.
— Помолчи, — сказал другой и погрозил пальцем, как грозит опытный охотник увлекающемуся сподручному, слишком оживившемуся при первых признаках близкого присутствия зверя.
Хозяйка Пузырева вышла из избы и пригласила приезжих обогреться и закусить.
— А хозяин-то дома? — спросили приезжие, наливая замерзшими руками водку.
— Дома, — ответила хозяйка, — он скотине корму дает.
Наконец вошел запыхавшийся хозяин и, поздоровавшись с гостями, повесил шапку на гвоздь у двери.
— Ну как, хозяин, насчет свиней у вас? У тебя, хозяин, есть?
Набившиеся в избу мужики замерли.
— Как сказать… — ответил хозяин, — много не могим, а одну представить можно.
Мужики с недоумением переглянулись.
— Ну и ладно, сейчас по стаканчику выпьем, поглядим и законтрактуем.
Приезжие выпили еще по стаканчику, надели кепки и, закусывая на ходу редькой, пошли на скотный двор.
Мужики чуть не ахнули: в закуте на свежей соломе лежала большая белая свинья с черной отметинкой на лбу.
— Хороша! Во сколько оценим, товарищ Холодков?
— Двести можно дать и пятьдесят авансу.
— Ну, пиши. И наружность обозначь: белая свинья с черной отметинкой на лбу. Хорошо, что
