Патрик Кензи - Деннис Лихэйн

один был похож на испанца, но его волосы, несмотря на молодость, были абсолютно белыми.

— Задержитесь на этом, — попросил я.

Эрдхем посмотрел на меня через плечо.

— Что?

— Задержите эти лица, — повторил я. — Можно это сделать?

Он снял пальцы с клавиш.

— Сделано. — Он посмотрел на Болтона. — Ни один из них не подходит, сэр.

— К чему?

Болтон сказал:

— Мы прогоняем личное дело каждого заключенного через всю тюремную базу данных, сколь бы незначительны ни были дела, чтобы выявить любую связь с Алеком Хардименом. Подходим к концу буквы «А».

— Два первых совершенно чисты, — сказал Эрдхем. — Ни одного случая контакта с Хардименом.

Теперь Лиф тоже смотрел на мониторы.

— Дайте еще раз шестой, — сказал он. Я подошел к нему. — Кто этот парень?

— Вы видели его раньше?

— Не знаю, — сказал я. — Его лицо кажется мне знакомым.

— Вы бы запомнили его волосы.

— Да, — сказал я, — запомнил бы.

— Эвандро Аруйо, — сказал Эрдхем. — Никаких контактов в камерах, ни во время работы, ни в свободное время, ничего общего…

— Компьютер не все знает, — сказал Лиф.

— …по приговорам. Пытаюсь выбить из него сейчас данные об инцидентах.

Я же все смотрел на лицо. Оно было женственным и привлекательным, похожим на лицо красивой женщины. Белоснежные волосы резко контрастировали с огромными миндалевидными глазами и янтарной кожей. Сочные надутые губы также походили на женские, а ресницы были длинными и темными.

— Важный инцидент номер один — заключенный Аруйо заявляет, что был изнасилован в гидротерапевтической комнате шестого августа восемьдесят седьмого года. Заключенный отказывается опознавать предполагаемого насильника, требует одиночного заключения. Требование отклонено.

Я посмотрел на Лифа.

— Меня тогда еще здесь не было, — сказал он.

— За что он попал сюда?

— Крупный автоугон. Первое нарушение.

— И сразу сюда? — спросил я.

Болтон теперь стоял возле нас, и я вновь чувствовал запах таблеток в его дыхании.

— Крупный автоугон не тянет на максимум.

— Скажите это судье, — проговорил Лиф. — И полицейскому, чью машину Эвандро «реквизировал». Кстати, легавый был собутыльником судьи.

— Инцидент номер два: подозрение в нанесении увечья. Март восемьдесят восьмого. Никакой дальнейшей информации.

— Означает, что он сам изнасиловал кого-то, — сказал Лиф.

— Номер три: арест и процесс за непредумышленное убийство. Осужден в июне восемьдесят девятого.

— Добро пожаловать в мир Эвандро, — сказал Лиф.

— Отпечатайте это, — сказал Болтон.

Лазерный принтер зажужжал, и первое, что он выдал, была фотография, которую мы все рассматривали. Болтон взял ее и посмотрел на Лифа.

— Был ли какой-нибудь контакт между этим заключенным и Хардименом?

Лиф кивнул.

— Однако никаких документов по этому поводу нет.

— Почему?

— Потому что есть вещи, о которых знаешь и можешь это доказать, а есть такие, о которых только знаешь. Эвандро был «подружкой» Хардимена. Попал сюда подростком на девять месяцев за угон машины, а вышел через девять с половиной лет полным дегенератом.

— Что случилось с его волосами? — спросил я.

— Шок, — сказал Лиф. — После того, что случилось в гидрокабинете, его нашли на полу истекающим кровью, с седой шевелюрой. После того как он вышел из лазарета, он вернулся в прежний коллектив заключенных, потому что предыдущий начальник тюрьмы не любил красавчиков, и к тому времени, как здесь появился я, он был уже тысячу раз куплен и продан и закончил все Хардименом.

— Когда он освободился? — спросил Болтон.

— Шесть месяцев тому назад.

— Прокрутите все фотографии и распечатайте их, — сказал Болтон.

Пальцы Эрдхема вновь забегали по клавиатуре, и вдруг мониторы показали пять различных фотографий Эвандро Аруйо.

Первая была из Броктонского полицейского управления. Его лицо было опухшим, правая скула как будто разбита, но глаза были нежные и испуганные.

— Разбил машину, — сказал Лиф. — Ударился головой о руль.

Следующий снимок был сделан в день его прибытия в Уолпол. Глаза все те же — огромные и испуганные, порезы и отечность ушли. У него шикарная черная шевелюра, но все те же женоподобные черты лица, похоже, даже более мягкие, немного детские.

Третью фотографию я видел впервые. Волосы уже седые, большие глаза как-то изменились, будто из них изъяли кисею чувств, как с яичной скорлупы снимают тончайшую пленку, отделяющую ее от белка.

— После того, как убил Нормана Сассекса, — сказал Лиф.

На четвертой Эвандро выглядел сильно похудевшим, а его женоподобные черты лица выглядели гротескно: физиономия дикой ведьмы на туловище молодого мужчины. Огромные глаза были яркими и кричащими несмотря ни на что, а пухлые губы насмешливо усмехались.

— В день вынесения приговора.

Последняя фотография была сделана в день его освобождения. Он подкрасил свои волосы полосками цвета древесного угля, вернул свой вес и явно кокетничал перед фотографом.

— Каким образом этого парня освободили? — спросил Болтон. — Он выглядит совершенно чокнутым.

Я посмотрел на второе фото, молодого Эвандро, черноволосого, с чистым, без синяков, лицом, с широко открытыми, испуганными глазами.

— Он был осужден за непреднамеренное убийство, — сказал Лиф. — Не обычное убийство. Даже не как соучастник. Я знаю, он ударил Сассекса ножом открыто, без провокаций, но доказать этого не могу. Раны как на Сассексе, так и на Аруйо доказывают, что между ними была драка, включающая удары ногами. — Он показал на лоб Аруйо на последнем снимке, через который пролегла тонкая белая линия. — Видите? След от ранта подошвы. Сассекс не мог рассказать, что случилось, поэтому Аруйо настаивает на самозащите, говорит, что ботинок принадлежал Сассексу, но получил восемь лет, так как судья не поверил ему, а он ничего не смог доказать. У нас серьезные проблемы по части перенаселенности тюрьмы, о чем не принято говорить, но заключенный Аруйо во всех ситуациях был образцовым заключенным и достойно заработал досрочное освобождение.

Я посмотрел на различные превращения Эвандро Аруйо. Помятый. Молодой и испуганный. Разочарованный и уничтоженный. Исхудавший и мрачный. Раздражительный и опасный. Но, вне всякого сомнения, я где-то видел его раньше.

Я перебрал в памяти все возможные варианты: На улице. В баре. В автобусе. В метро. В качестве водителя такси. В спортивном зале. В толпе. На вечеринке. В кинотеатре. На концерте. В…

— У кого есть ручка?

— Что?

— Ручка, — сказал я. — Черная. Или маркер.

Филдс подал мне, я схватил, вытащил из принтера фото Эвандро и начал размашисто рисовать на нем.

Подошел Лиф и заглянул мне через плечо.

— Почему вы рисуете ему козлиную бородку, Кензи?

Я же смотрел на лицо, которое видел в кинотеатре, лицо, фигурирующее на