Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов

взять на себя его дела. Круг вашей деятельности расширяется. Вы получаете повышение и займете в ваши молодые годы новое положение. За сбором «интеллидженс» — огромное будущее в будущем мире политики. Вы молоды, хотя вы и старше Сибирцева. Он ваш соперник, и для успеха вашего дела вы должны это знать и помнить, что он всю жизнь будет вам мешать и будет вам связывать руки. Я надеюсь на вашу изобретательность. Русские энергично изучают все, что мы предпринимаем в Китае. Вы правы, что следили за Сибирцевым. Он весьма опасен. Но теперь заключен мир, и мы не можем взять его без улик. А улик он вам не даст. Но с русским шпионом надо быть беспощадным. Довольно давать им повод околпачивать общество свободы… Сибирцев знает языки. Сейчас он в Лондоне, тут его нельзя трогать. Он нам не нужен и не опасен, пока не появится в Китае. Китайцы — коварный народ, а он им доверяет, судя по вашим словам.

«Что желал сказать лорд Пальмерстон?» — подумал Смит.

— Мы знаем его учителя Путятина, опытного атташе, — продолжал Пальмерстон. — Он также не дает нам улик, мы не можем придраться к нему. Он так же, как и молодой Сибирцев, женат на дочери нашего виднейшего военно-морского чиновника в адмиралтействе, который вне всяких подозрений. Сибирцев на этом пути по указанию Путятина. Женитьба на англичанке! Ах, эти русские моряки!

— Да. Путятин способствовал их браку, он одобрял и поддерживал Сибирцева в его желании жениться на англичанке.

— Это древнее изобретение шпионов. Русские тут пороха не выдумали.

Смит с замечательной точностью, по датам и по фактам изложил все, что знал, о пребывании Сибирцева в Тяньцзине, где в 1858 году произошло заключение трактатов. По всем сведениям, Путятин сам шпионил через китайцев там и до сражения. А после Тяньцзиня он сразу явился в Гонконг. Он, как это говорится у русских, «насобачил» молодого офицера, который был сердцеедом и не просто знаком с Энн Боуринг, когда сидел у англичан в плену.

Смит говорил не о предположениях и догадках, он располагал верными сведениями.

— Из ваших слов можно понять, — заметил Пальмерстон, — что в Гонконге русские так опутали губернатора, что он сам, по сути, способствует их шпионам.

Путятин — атташе, имеет дипломатический статус. Но Путятин стар, у него все в прошлом. Он и не знает новых изобретений, мало сведущ в науках, которые на службе у наших военных моряков и артиллеристов. А Сибирцев молод, все знает, он очень опытен, он понимает в машинах, знает китайский и японский языки, женат на англичанке, но у него нет статуса неприкосновенности. Однако он осторожен. Это стреляный воробей.

— Однажды он во время войны сидел у меня под арестом, — сказал Смит.

— Сколько дней?

— Четыре часа.

Пальмерстон расхохотался, упал в огромное кресло, похожее на груду кожаных подушек, и вытянул ноги. Разве без этого нельзя было обойтись? Смит смутился. Продержи он месяц или неделю Сибирцева под арестом, Боуринг был бы скомпрометирован. Но факт ареста все же был, и Сибирцева тогда убрали из Гонконга. А он явился снова и стал действовать нахально и назойливо. Вдруг было объявлено о его срочной женитьбе.

— Он встречал меня весело, как друга. Был счастлив, что женится на любимой, — вспомнил Смит.

— Да, веселая дружественность — излюбленный прием умелых и образованных шпионов.

— Я сразу обратил на него внимание, заметив его в клубе в Гонконге на заседании Азиатского общества, где одному из пленных товарищей Сибирцева, знающему китайский и японский языки, нами было разрешено по желанию Джона Боуринга сделать доклад о Китае.

— Как имя его товарища?

— Осип Антонович Гошкевич.

— Где он сейчас?

— Он ученый, составил русско-японский словарь. А сейчас он консул России в Японии.

— Б каком городе?

— В Хакодате.

Как эта безграмотная страна умеет собирать образованных людей для шпионажа! Как они направили на наши цели таких шпионов? Русские шпионы при дворе! Принц Альберт — русский шпион. Джон Боуринг — русский шпион. Путятин — русский шпион. Только отец жены Путятина не шпион. «Он обо всех своих тайнах с русскими сообщает правительству», — подумал премьер и затронул другую, волновавшую его проблему.

— А что же делает у нас в Лондоне польская эмиграция? Они взирают на империю, придавившую их народ, сами отлично чувствуя себя на наших хлебах.

— Мы не имеем влияния на польских эмигрантов. — сказал Смит.

— Давно ли так? — с холодной презрительностью спросил премьер.

— Так было всегда, — ответил Смит. — Эмиграция не зависит от нашего общественного мнения. А поляки — торговый народ, даже аристократы.

— Мы им платим. У нас есть среди них свои люди, — возразил Пальмерстон. — Надо их оживить. В России нужно сокрушать все либеральное и все проявления человеколюбия. Передовых государственных деятелей, террористов и нигилистов затравят реакционеры, которым мы должны только подсказывать. У поляков, как у нас и во Франции, созданы сильные общества, которые не оставляют мысли завоевать свободу. Поляки красноречивы, пылки и, увлекаясь декларациями, чувствуют себя вполне достойно. Все эти их общества — это не дело, а забава, это пустая польская говорильня. Там очень сухо… Но поднесите огонек, и вы увидите, что дрова наполовину сырые. Их надо научить и убедить. Освобождение крестьян в России разожжет польские амбиции — и тут они не выдержат. Момент будет подходящий. Они захотят во всем и везде быть впереди, служа вольной свободе, но им еще трудно взяться, пламя надо разжигать не среди болтунов в эмиграции, а в самой России, где поляки есть, и все всегда недовольны… И придется воспользоваться их темпераментом и желанием показать себя европейцами. Как только в России начнется освобождение крестьян, надо сразу уравновесить это, поднять восстание поляков, показать, что Россия тиранической была и остается. Польшу зальют кровью за это, и равновесие будет восстановлено. У нас есть надежные опытные враги России, которые знают ее, изучают и отлично улавливают момент, как только Россия оправляется. Они указывают, куда и какой удар нанести. Крестьянское освобождение надо уравновесить польской кровью, весь мир придет в ужас, и Россия опять станет деспотом, тем, чем мы должны ее видеть, держать ее как силу зла. Каждое послабление, каждая реформа, чтобы тут же были использованы. Как только там откроют какую-то возможность, надо народы или личности побуждать к яростным действиям, так как новый закон будет защищать их личность от произвола. Невольно новые законы отменят. Тех, кто бунтовал, посадят в крепость, сотрут с лица земли, деспотизм восстановится, и снова мы будем писать протесты, упрекать Россию за деспотизм, говорить, что эта страна