Запах полыни. Повести, рассказы - Саин Муратбеков

— Старики что-то разболтались, теперь у них это надолго. Наверное, разговор очень важный, — ответил я многозначительно.

Камар-женге промолчала, и я опустился на сено рядышком с ней.

На соседних зимовках закричали сторожа, будто пробуя голос перед дежурством.

— Ату! Ату! — науськивали они своих собак, и те откликались нестройным лаем.

К ним присоединились наши псы. Тогда мы с Камар-женге дружно крикнули:

— Ату, ату!

— Наверное, твой голос прокатился по всему Аяккуму. Слышишь эхо? Смотри, не распугай всех девушек этаким басом, — засмеялась Камар-женге.

Из низин поднимался густой туман. Он заглушил все звуки, и нас окружила тишина, наполненная промозглой сыростью.

— Шойкара, спел бы что-нибудь? — попросила Камар-женге после долгого молчания; видно, эта вязкая тишина ей пришлась не по душе.

Я не стал ломаться и, стараясь ей угодить, затянул «Рыжих коней».

— Шойкара, подожди. Спой-ка лучше что-нибудь повеселей. Ну, то, что вы, молодые, поете между собой, — охладила Камар-женге мое рвение.

Тогда я выбрал современную песню «Маржан-кыз», а Камар-женге стала подтягивать вполголоса. Постепенно мы разошлись вовсю и забыли, что на дворе стоит зима, что нас окутал липкий отвратительный туман. Песня перенесла нас в зеленые луга, в звездные теплые ночи.

Наши голоса прорвались через плотную гнетущую тишину, и вскоре песню подхватили на соседней зимовке, потом на второй, на третьей.

Спев вместе с Камар-женге еще несколько песен, я вернулся в юрту и поспел, кажется, вовремя. Тилепберген как раз подошел к самой существенной части своей речи.

— И вот я приехал к вам за помощью. Камар уважает вас, так говорят все люди, — закончил Тилепберген и обвел нас глазами.

Молчание длилось недолго. Салиха-апа точно спохватилась, заговорила возбужденно:

— О Тилепберген, о чем ты говоришь?! Если мы отвернемся от тебя в такую минуту, значит, мы никудышные родственники, и ты нам можешь плюнуть в глаза! Ну, конечно же, мы сделаем все. Я подобрала ее в степи заморышем и вывела в люди. Неужели она не послушает меня теперь, когда я столько…

— Что ты мелешь? — оборвал ее Максут.

— А разве это не правда? Я вывела ее в люди! — закричала Салиха-апа. — И потом… и потом, что тут такого? В прежние времена даже дряхлый старец имел молодую жену. Сам еле стоит на ногах, вот такой дряхлый, — и Салиха-апа дунула на воображаемого старца, — а женится на молоденькой девушке! И ты думаешь, наша Камар молода? Ты погляди на ее лицо — у меня морщин меньше, чем у этой женщины. И Тилепберген может найти жену помоложе. Ты только посмотри, какой он еще молодец!

Ее братец кивнул одобрительно, но старый Максут среагировал по-своему.

— Если ты сейчас же не замолчишь… — начал Максут угрожающе и поднял лежавшую у стены плетку с таволжьей рукоятью.

Уж кто-кто, а Салиха-апа хорошо знала крутой характер своего мужа. Она притихла и только с опаской поглядывала на плеть.

— Если ты сделала добро человеку, нельзя этим пользоваться, — сказал Максут, утихомириваясь; затем он повернулся к гостю: — А ты не обижайся на нас, Тилепберген. Мы и вправду растили Камар, и теперь она нам роднее родных. Она делила с нами и горе, и радости. Ты сам знаешь, что это такое.

Тилепберген подумал и кивнул в знак согласия.

— Камар — самостоятельный человек. И пусть она сама решает, что делать. Не впутывай нас, Тилепберген, в свои интересы. И скажи Камар сам, что ты от нее хочешь.

— Да, да. Я скажу ей сам, — заявил Тилепберген, стараясь не уронить свое достоинство.

Постель была готова. Несмотря на первую неудачу, гость, захрапел сразу же, едва голова коснулась подушки. Его могучий храп долго мешал мне заснуть, и я почти всю ночь ворочался с боку на бок.

К утру испортилась погода. Откуда-то приползли тяжелые зловещие тучи и затянули небо от горизонта до горизонта. Предостережение было более чем выразительное, и мы, не решившись гнать отару на выпасы, стали разбрасывать возле загона сено для овец.

Тилепберген сообщил, что спешить ему некуда и что, пожалуй, он погостит у нас еще денька два. Теперь он трудился вместе с нами, стараясь показать Камар-женге, на что способен. Он взял себе самые тяжелые вилы и орудовал ими за троих. Его движения были легкими и точными, словно этому коренастому плотному человеку еще далеко до шестидесяти лет. Постепенно Тилепберген забыл, зачем приехал на Жылыбулак, и перестал рисоваться перед Камар-женге, настолько он увлекся работой.

Я залюбовался, глядя на Тилепбергена, а потом перехватил и восхищенный взгляд Камар-женге.

— Ну и силища! Вот уж никогда бы не подумала, что это старик, — шепнула она и покачала головой удивленно.

После обеда с центральной усадьбы притащился трактор с кормами на санях. Я пошел ему навстречу. Но тракторист Аспет остановил машину, спрыгнул на землю и побежал к Камар-женге, даже не ответив на мое приветствие. Вид у него был невероятно возбужденный.

«Что бы это значило?»- спросил я себя и, повернувшись, направился вдогонку за Аспетом. А тот бежал, размахивая длинными руками, и кричал:

— Камар-женге! А Камар-женге!

Камар-женге, стоявшая среди овец, подняла голову и недоуменно следила за приближающимся трактористом.

— Известие, женеше! Какое известие! — заговорил Аспет еще издали.

Мы окружили тракториста и Камар-женге и ждали, что будет.

— Что дашь за известие, Камар-женге? — спросил Аспет, остановившись перед женщиной, и рот его расползся до ушей.

А Камар-женге растерянно молчала.

— Так что ты дашь за известие? Или не хочешь услышать известие? — не унимался тракторист.

— Что хочешь возьми, что душа пожелает… если… если твое известие хорошее, — пробормотала Камар-женге, бледнея от догадки.

— Ладно, ничего мне не нужно от тебя. Только больше никогда не зови меня грязнулей, — расщедрился Аспет.

— Требуешь самого невозможного. Ну, так и быть, — засмеялась Камар-женге через силу.

— Ну что