Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн. - Николай Скабаланович

При дворе Мономаха начались против Лихуда интриги, с целью его низвержения. Так как первый министр не одобрял некоторых предосудительных поступков императора, чем возбуждал в нем чувство недовольства, то интриги не остались без успеха, и Лихуд был удален от должности первого министра. Принимая во внимание, что решительный поворот во внутренней политике Мономаха произошел за два года до его смерти, мы не без основания можем ставить этот факт в связь с устранением Лихуда от управления и относить его устранение к концу 1052 или к началу 1053 г. Мономах отдал Лихуду в пронию Манганы, может быть, в бытность его первым министром, в благодарность за труды, а может быть, при отставке, в виде утешения и пенсии, так как известно, что отставка Лихуда не сопровождалась опалой, между экс-министром и императором продолжались добрые отношения, и в последние минуты жизни Мономах не отпускал его от себя. Феодора, вступив на престол после Мономаха, предлагала Лихуду опять занять место первого министра, но он отклонил предложение; при Феодоре и Стратиотике он, не принимая официального участия в делах, не отказывал однако же в советах лицам, стоявшим у власти, если они обращались к нему как опытному государственному человеку, и то, что делалось по его наставлениям, было лучшим делом этих двух царствований.[2409]

Отказ Лихуда от должности первого министра, его нежелание открыто вмешиваться в дела при Феодоре и Стратиотике ясно свидетельствовали о его несочувствии к той партии, которая ведала управлением при этих государях. Если присоединить, что его несочувствие распространялось и на последние годы Мономаха, то для нас совершенно будет ясно сходство его политического направления с направлением Керуллария, принадлежность его к оппозиционному лагерю, во главе которого стоял патриарх. Но как человек более мягкий и уступчивый, чем Керулларий, более способный сживаться со средой, он не выражал своей оппозиции в резких формах. Несочувствие к действиям правящей партии, естественно, должно было увеличить его авторитет в глазах Комнина и его приверженцев, тоже недовольных этими действиями, только заявивших свое недовольство энергичным протестом. Когда восстание Комнина разыгралось до степени, на которой оно грозило серьезной опасностью Стратиотику, и решено было отправить к мятежникам посольство для переговоров, то в состав посольства вошел и Константин Лихуд. По вступлении Комнина на престол члены посольства были взысканы милостями императора. а Лихуд восстановлен в том положении, какое он занимал при Мономахе, сделан протовестиарием и первым министром, повышен в чине, из проедров возведен в протопроедры.[2410] Лихуд теперь уже не отказывался от должности, как он отказывался при Феодоре; потому что самое существо дела, способ вступления Комнина на престол, обещали иную политическую программу, чем та, которой держалась партия Льва Параспондила. Расчет оказался не во всех отношениях верным, секвестры и секуляризация многих заставили разочароваться. Каким же образом отнесся первый министр Комнина к его церковной политике?

Поверхностное знакомство с делом ясно подсказывает ответ на этот вопрос, причем достаточной, по-видимому, посылкой является факт возведения Лихуда на патриарший престол. Лихуд занял место Керуллария по желанию Комнина.[2411] Это должно бы свидетельствовать, что тех взглядов и того направления, за которые низвергнут был Керулларий, преемник его не разделял; что Комнин потому и возвел на патриарший престол Лихуда, что встречал в нем полную солидарностью со своей политикой. Заключение крайне поспешное, которое можно сделать только отрешившись от всяких представлений о личном характере Лихуда, о частных обстоятельствах возведения его на престол и о его поведении в бытность патриархом.

Исаак Комнин был не из тех государей, которые служили покорным орудием в руках своих первых министров: в нем замечался недостаток политического образования, но в инициативе и в энергии недостатка у него не было; сделав Лихуда первым министром, он отдавал полную справедливость его уму и административным способностям, но этим еще не отказывался от самостоятельности и не желал уступать кому бы то ни было.[2412] В свою очередь Лихуд, со своей сдержанностью, привычкой говорить и с людьми, не соглашавшимися с ним в мнениях, не иначе, как мягко, не столько с ними спорить и порицать, сколько отстраняться от них, не мог показаться ярым противником Комнину, а главное, на патриаршем престоле обещал покорность и уступчивость императору, какой невозможно было добиться от Керуллария. Все это не исключало несогласия Лихуда в убеждениях с Комнином. Он мог держаться других воззрений на задачи внутренней политики, чем Комнин, и несомненно держался, потому что Комнин с секвестрами и секуляризацией был только продолжателем системы Мономаха, целесообразности которой Лихуд не признавал. Но как Мономах, несмотря на неодобрительное отношение Лихуда к его политике, не прерывал близости к нему, так точно в глазах Комнина разногласие во взглядах, высказываемое кротко, без тени резкости, не могло служить поводом к раздору. Комнин щадил убеждения человека, превосходство которого над собой в знаниях и опытности не мог не признать, но поступал по-своему, и даже там, где Лихуд был лично заинтересован, он не изменял принятому решению, хотя действовал с возможной пощадой. Как при Мономахе и его преемниках несогласие во взглядах с лицами руководившими политикой, не нарушая добрых отношений (выражавшихся, как сказано, в обращениях к Лихуду за советами), побуждало Лихуда сторониться от формального участия в управлении, точно так же при Комнине, после того как политика пошла по известному направлению, нежелательному для Лихуда, еще вопрос, остался ли бы он на своем посту, если бы вступление на патриарший престол по необходимости не развязало его с должностью первого министра. Эпизод, случившийся при избрании Лихуда в патриархи, тоже доказывает, что он не был приверженцем политики, усвоенной Комнином, У Лихуда находились во владении, на правах пронии, Манганы. По мнению Комнина, они, подобно другим розданным казной имуществам, должны были возвратиться к своему первоисточнику. Если бы таково было и мнение Лихуда, то он, вероятно, в числе первых отказался бы от пронии; между тем, когда происходили его выборы в патриархи, он продолжал ими владеть, и Комнин, щадивший, как уже мы сказали, своего первого министра не в пример другим, не посягал на его пронию, выжидая случая сделать это под благовидным предлогом. При избрании в патриархи случай представился. Выборы Лихуда происходили с соблюдением законных форм: он был избран по решению митрополитов, клира и всего народа,[2413] потом уже воля царя санкционировала предпочтение его другим кандидатам. Так как избранный был мирянин, сановник, занимавший при дворе и в управлении должность, то необходимо было провести его через иерархические степени. Лихуд был уже посвящен в пресвитеры и затем предстояла хиротония в епископы. Но тут возник вопрос о правильности его посвящения, — рукоположение в епископы грозило на лучший конец отсрочкой впредь до решения вопроса синодом по соображению с каноническими правилами. Византийская практика не препятствовала совмещению пресвитерского сана со званием первого министра, если на то была воля императора и желание со стороны намеченного лица. Но, вероятно, для Лихуда нежелательно было продолжать службу, может быть, и Комнин не захотел бы пригласить его остаться на прежнем месте; между тем ограничиться саном пресвитера, в случае если бы встретились препятствия к рукоположению в епископа, Лихуд считал для себя обидным. В этот трудный момент Комнин предложил Лихуду уступить ему права на Манганы, обещая за это со своей стороны оказать услугу, а именно, не обращая внимания на возникшие недоумения, дать разрешение на его хиротонию. Лихуд принял предложение, и сделка состоялась: он возвратил в казну Манганы, которыми владел в силу грамоты Константина Мономаха, и по императорскому приказанию был рукоположен в епископы, — вопрос о правильности его рукоположения даже не поступил на синодальное обсуждение.[2414]

Константин Лихуд по возведении на престол быстро применился к своему новому положению. Он смирил силу своего слова, звучный голос заменил тихим, мысли свои не тотчас высказывал, но давал прежде другим вполне высказаться, и если кто говорил, чего не следовало, то исправлял мягко, без строптивости и раздражения; не было случая, чтобы он обошелся с кем-нибудь жестко и гневливо, масса просителей и людей, желавших говорить с ним, приходила к нему без стеснения и уходила с облегченным сердцем, унося с собой приятное впечатление от предупредительности и отеческого внимания патриарха. Нестяжательность его и попечительность удивляли современников: выделив из своего имущества достаточную часть родственникам, он раздал остальное нуждающимся; не только низшие члены клира, иерокирики и мигады,[2415] испытали на себе его заботливость, но все вообще находившиеся в стесненных обстоятельствах могли рассчитывать на его щедрость. Неудивительно, что такими качествами патриарх пленил сердца людей, начиная с высших и кончая низшими: когда он опасно захворал, император (Дука) поспешил в его палаты и обнаружил самое сердечное к нему участие, весь город был опечален и с трепетом ожидал исхода болезни, когда же наступил последний его час и иерофантор начал читать отходную, толпа народа неудержимо хлынула в палаты без всякого порядка, поднялся громкий плач, из уст убогих и несчастных, которых при жизни призревал и утешал умирающий, послышались разные почтительные названия, с которыми они обращались к своему благодетелю, и выражения непритворного горя, которыми они провожали его в загробную жизнь.[2416] Лихуд, как и Керулларий, пользовался популярностью, но популярность его была несколько иного рода: Керуллария народ уважал как своего героя за его безответную прямоту и стойкость, за преданность интересам народа и Церкви, за самоотверженную защиту этих интересов; Лихуда он чтил как доброго пастыря, всем доступного, сострадательного и милостивого. Почва популярности Керуллария была политическая, Лихуда — нравственная.