Не страшись урагана любви - Джеймс Джонс

— Что меня по-настоящему интересует, и это причина, почему я вам надоедаю, — улыбнулся он, — это то, что я бы хотел знать, что думает ваша, э… приемная мать: о вашем браке, э… с той девушкой из шоу-бизнеса. — Тон, которым он произнес «девушка из шоу-бизнеса», не был особенно приятным.

Грант ощутил, что лицо у него слегка окаменело, но, с другой стороны, он не считал, что должен оборвать разговор и уйти. Любая реакция, кроме спокойного счастья, была бы неверной, а как раз этого так добивался Бредфорд Хит.

— Миссис Эбернати? Ей нечего сказать. Жениться собираюсь я. Но если вас вправду интересует, то она, наверное, думает, что это очень хорошо.

— Значит, она разрешила?

— Разрешила? — резко спросил Грант.

Хит дернулся на кулаке.

— Я имел в виду, скажем, благословила.

— О, конечно. Но мне не нужно ничье разрешение. Кроме, конечно, вашего.

Бредфорд Хит дернул головой и ухмыльнулся. Неожиданно он приподнял голову, чтобы осторожно, сверхосторожно оглядеться.

— Знаете, в «Тайм-Лайф» многие, — он доверительно улыбнулся, — не съели этой истории о приемной матери, которую написал малыш, ездивший в Индианаполис. Но он был одним из самых острых наших молодых репортеров, так что все мы ее приняли. И напечатали. Но многие, между нами говоря, до сих пор не верят. Кстати, что думает ваша «суженая» обо всем этом?

Грант с трудом поверил, что правильно расслышал.

— Моя «суженая» чувствует именно то, что я сказал ей, — холодно ответил он.

Никто, только дурак, законченный дурак, мог бы так подойти к нему. Его приглашали признаться этому привередливому, подлецу из «Лиги Плюща», что у него была связь с Кэрол Эбернати, и это после четырнадцати лет, в течение которых он это скрывал.

— Тогда вы счастливый юноша, — сказал Бредфорд Хит и улыбнулся.

— Я сам создал свое счастье, — сказал Грант.

— Так ли? Сейчас?

Грант торжественно кивнул. Потом через секунду он сказал с абсолютно честным лицом:

— Ну, конечно, вы совершенно правы. Это чистая правда. Наверное, она не могла быть моей приемной матерью, потому что мне был уже двадцать один год, когда я встретил ее и Ханта. В таком возрасте не усыновляют.

Тишина. Глаза Бредфорда Хита изучали Гранта поверх кулаков. Потом он вспомнил об улыбке. Он отступал, чувствовал Грант, или, по крайней мере, отходил. Возможно, он думал, что зашел слишком далеко.

— Э… да, конечно, это все чистая правда, — сказал выпускающий редактор серьезным, резонерским тоном.

Грант подумал, что самое время выметаться.

— Ну, ладно, увидимся. Надо пойти и узнать, что моя, э… девушка из шоу-бизнеса, будущая жена, делает.

— Не была ли она подругой Бадди Ландсбаума некоторое время тому назад? — спросил Бредфорд Хит в спину.

— Да, — ответил Грант через плечо, не останавливаясь. — Фактически, именно Бадди и познакомил нас.

Даже сальная слизь кораллового рифа живительна и чиста по сравнению с этим, думал Грант, уходя на поиски Лаки, и единственное, о чем он мог думать — кроме того, что ко всем его проблемам прибавлялась и эта — это убраться в море на судне Джима. Но на следующий день, в среду, они не вышли, потому что все-таки, в конце концов, в этот день они по-настоящему и безвозвратно поженились.

Вообще-то, они могли выйти в море и в среду, но не сделали этого из-за Лаки. Брачная церемония была назначена на 17.30, когда спадает жара, в большом баре отеля (в «Краунт» не было «вестибюля» или «приемной», и хозяин принимал клиентов в баре). Так что не было причин, почему им не упаковать сандвичи и пиво и не выйти к рифам, кроме одной причины — и это была Лаки.

С того момента, как она в среду встала с постели, она выглядела совершенно иной девушкой по сравнению с теми мириадами ее обличий, в которых Грант ее уже видел. Она хихикала, флиртовала (но она же всегда флиртовала), она надо всем смеялась, как легкомысленная пустышка, экстравагантно лила шампанское на грудь купальника, когда они были в бассейне, и вообще вела себя, как идиотка-школьница перед выходом на первое свидание, которая так в себе не уверена, что не знает, хочет она этого или нет. Короче, с того момента, как она встала, приняла душ, оделась и спустилась на веранду завтракать, она была в полной истерике, а со временем истерика стала более чем полной. И Лиза Хальдер была соучастницей.

Для Гранта лежать или сидеть в постели, после того, как они утром занимались любовью, и смотреть, как это длинное, в восхитительных изгибах, роскошное, теплое, большегрудое, круглобедрое, длинноногое тело выходит из-под душа, вытирается и начинает одеваться, было одним из величайших удовольствий дня, каждого дня. В этот особенный день Гранту было совершенно ясно, что и Лаки, гораздо больше, чем он думал, не отдает себе отчета в том, что это — свадьба, брак — когда-либо случатся с нею. Брак случился бы с ней по-особенному. Наверное, временами она думала, что когда-нибудь в неопределенном будущем она как-нибудь за кого-нибудь выйдет замуж, но не так, чтобы здесь, сейчас и за него. Он, понаблюдав за нею, предложил выйти с Джимом в море, считая, что это ее успокоит, но она ответила, что не хочет, но пойдет, если он скажет, потому что он будет ее Богом и Хозяином, которому она покоряется, так что лучше ей сразу привыкать. Затем она хихикнула. Грант сказал «нет». Подумав еще раз, он решил, что не хотел бы, чтобы она в таком состоянии оставалась в одиночестве, когда они будут нырять.

Так что они не вышли в море. Они играли в бассейне со своими новыми друзьями: автором музыкальных комедий с мужем и богатым молодым психоаналитиком с женой, которая была художником детского платья. Но в конце концов, когда они на три четверти напились за обедом и ее идиотское хихиканье и буйство с Лизой все увеличивались, он увел ее в номер и произнес речь, целую лекцию, серьезную, основательную, «давай поговорим и взглянем фактам в лицо». Все это, наверное, звучит до чертиков напыщенно, подумал он, вслушиваясь в свои слова, но он точно сказал то, что хотел сказать. Главное то, что брак — это серьезное дело, а не шутка и не надо его создавать, если считаешь его игрушкой, и он его воспринимает именно так: серьезно, — и именно так лучше всего воспринимать брак и ей. Он женится на ней на веки веков, навсегда и насовсем, и именно так лучше думать и ей. Он сам удивился своему дедушкинскому, ответственному тону, поразился своему чувству ответственности. «Если я вообще чему-либо научился, наблюдая за людьми, женатыми людьми, — и в этот момент он думал прежде всего о Ханте и Кэрол Эбернати, — так это тому, что в ту минуту, когда один из них наступает на другого, все это взлетает на воздух, так что ничего не соберешь. Вот так я на тебе женюсь, и лучше тебе так за меня выходить, лучше тебе так выходить за меня, понимаешь ты это или нет, но помни об этом». — Она сидела на краешке постели, как маленькая девочка, сложив руки на коленях, слушая его без улыбки, а две большие слезы скатились по щекам. «Я это знаю, — сказала она. — Все так и есть».