Не страшись урагана любви - Джеймс Джонс

И сейчас почти все молодые администраторы и редакторы Мэдисон Авеню требовали зарезервировать им места на зиму и даже на лето, но им большей частью отказывали по простой причине — отсутствие мест. Большинство клиентов Рене размещал в пристройке — длинной части буквы Г, обращенной к дороге, которую он называл «Чистилищем», приберегая комнаты и покои на обращенной к морю стороне для более знаменитых клиентов. Это, как он пояснял со своим странным еврейско-французским акцентом Гранту в первый день их знакомства, не столько потому, что он обслуживает знаменитостей, а потому, что он считает знаменитостей или людей, оставивших след в мире, более интересными, более забавными и веселыми, чтобы ему было с кем общаться. А он заботился только об этом. Нельзя сказать, что некоторые знаменитости, неприятные люди (такие, например, как знаменитый дирижер, который в данный момент жил с женой в отеле) не оказывались в «Чистилище», как и этот дирижер («Ненавижу педерастов», — ухмыльнулся Рене), но в основном лучше было разговаривать со знаменитостями. А поговорить Рене любил. Более того, временами он мог и послушать.

Рене встретил их в аэропорту на джипе отеля в бело-розовую полоску и с бахромой под крышей. Грант ему сразу же понравился. Он читал все его пьесы и рассказы и даже видел два спектакля в театре, когда летал в Нью-Йорк. И он всегда любил Лаки, с того раза, когда она впервые три года тому назад жила в отеле. Он, ясно, был их тех, кто содействовал, посвятил себя содействию тайным и хитрым плана Лаки выйти замуж. И учитывая его спокойную, но крайне энергичную жену Лизу, у Гранта с самого начала не было шансов, но как он признавался себе сейчас, почти через две недели, у него не было уверенности, что он хотел, чтобы у него был этот шанс. Если бы он этого хотел, если бы он по-настоящему сражался за это, то даже тандем Рене-Лиза не загнал бы его в угол.

Лиза, тихая и спокойная, могла заговорить до потери пульса в любой момент, когда начинала говорить, тоже очень любила Лаки, и она занялась подготовкой и организацией брака, и именно поэтому все устроилось за пять дней. И она, как она сказала полусмеясь Гранту, собиралась это сделать. А сам Грант ничего не делал. Он, конечно, сам бы не организовал этот брак (а возможно, и Лаки не сумела бы), но он не останавливал Лизу. Он все же слегка повозражал, выглядел смущенным, как и ожидают от мужчин, но это все. Он полагал, что наполовину не верит в то, что ей удастся все сделать.

У Лизы, наполовину гаитянки, была длинноногая, с длинной шеей и маленькой головкой, курчавая угольно-черная приятельница, красотка-гаитянка Пола Гордон, уехавшая с Гаити, когда там начались беспорядки, и жившая теперь в отеле. И Лиза передала Поле всю беготню, поскольку сама не могла бросить отель в разгар сезона. Каждый вечер, когда наступал час коктейлей, в темном необитаемом баре три женщины проводили в углу совещания о проделанной работе (а Рене тем временем вовлекал Гранта в беседу, покупая ему напитки), обсуждая такие интересные темы, как: да, они сумеют позвать гражданского служащего в отель, чтобы провести церемонию, или: да, американский консул подтвердит факт супружества для американских законов официальной бумагой. Церемонию назначили на следующую среду, на пять часов, в отеле. А Грант ничего не делал.

Все это, конечно, было полу шуткой, но наполовину и всерьез. Все, да и сам Грант, смеялись и шутили насчет того, как Грант впутывается в этот клубок. Но в это же время, в эти же дни он был в странном полупарализованном состоянии. И вовсе не потому, что пил. Он не знал, ощущает ли это Лаки. Если и ощущала, то не говорила. Все это было достаточно просто для них и достаточно просто для нее. Ей нечего было терять, если уж прямо взглянуть на дело, только Лесли, половину крошечной квартиры, которую они снимали, да работу на телевидении и в кино, которую она ненавидела. А он изменяет всю свою жизнь. Весь образ жизни, который он создавал годами. Он даже не знал, хватит ли у него денег из-за проклятой Кэрол Эбернати. Например, должен ли он жить с ней в Индианаполисе? Или не должен? (Она давно говорила, что хочет туда ехать. Но не будет ли это жутко грязным трюком — жить через дорогу от Кэрол Эбернати?) А если он не должен, куда, черт подери, он ее повезет, где взять деньги на это? Может, ему следует рассказать правду, всю, сейчас, до женитьбы. Это было бы очень благородно. Но он знал, это его вина, что если он сейчас все расскажет, она вообще не выйдет за него. А она была ему нужна. Он ведь сейчас, после того, как они расставались, а потом она чудесным образом вновь оказывалась с ним, буквально не мог без нее жить, но в то же время ненавидел себя за это, потому что считал, что это не по-мужски. Мужчина должен уметь жить без этих проклятых женщин. Вот он и колебался. А три непреклонные женщины шли, как три непреклонные Судьбы. Иисусе, даже Рене, мужчина, не был на его стороне.

Иисусе, если б только они могли подождать до осени, когда будет ясно, как пойдет новая пьеса, или хоть дать ему время все там уладить, может, продать дом, и он хотел ей это сказать, но не мог, потому что ей было плевать, она мечтала туда поехать, о Иисусе!

И все это время, каждый день, кроме дня самой свадьбы, он нырял с Джимом Гройнтоном.

Джим Гройнтон, как выяснилось, Джим Гройнтон, с Которым он летал на Гранд-Бэнк и шестифутовой донной акуле которого он завидовал, был так же прилеплен к Гранд Отель Краунт, как негр-швейцар, которого Рене поставил у главного входа в форме гаитянского генерала. Половину свободного времени он проводил здесь и извлекал треть своих доходов из клиентов Рене. Его катамаран из стекла и стали стоял на якоре на другой стороне косы в военной верфи около деревни Порт Рояль, и он по звонку мог приплыть к отелю менее чем через час. А в хорошую погоду он большую часть времени держал его на якоре прямо напротив отеля. Грант узнал это в самый первый день, когда осведомился насчет возможности понырять, и, пока женщины уже столпились для первой брачной консультации, Рене позвонил Гройнтону, чтобы тот приехал.

— Обична, — сказал Рене, — Жим оставляет этот лодка пряма напротив тут, — и ткнул рукой в сторону пляжа, где несколько гостей плавали под тяжелым, спокойным, полуденным солнцем. — Када клиенты хочут идти плавать, я звонить Жиму. Настоящи гангстер. На мине много зарабатывать.

Грант рассказал, что он уже сталкивался с Джимом Гройнтоном. Через пять минут коренастый, светловолосый, похожий на ирландского полицейского ныряльщик подъехал на своем старом побитом джипе.

— Лучши ныряльщик у Кингстоне, — ухмыльнулся Рене, когда Грант пожимал руку Джиму. — Но тибе нада присмотреть за ним, Ронни. Редка он учить мужчину, как нырять, без таво, чтоб не учить его жена чего-то другой! Так от. Он сама большая Дон Хуан отсюда и до дороги Виндворд. Если не весь Кингстона.