Не страшись урагана любви - Джеймс Джонс

Встав, он обнаружил, что крепко напился. Ну, ладно. Тогда хоть сумеет заснуть. Так что завтра он повезет старушку Кэрол в Mo-Бей. Ну, неделька или около этого без работы, какого черта? Ему почти нравилось это.

Копия новой пьесы была у него с собой. Он покажет ее Кэрол, пусть она почитает. Может, она что-нибудь и придумает. А может, и нет. Может, она просто не поймет, во что он целился. А она за последнюю пару лет все больше становилась такой. Но выстрелить стоит.

Последнее, о чем он подумал, укладываясь в постель и прислушиваясь к пьяному усыпляющему шуму в голове, что если она будет такой же спокойной и рассудительной, как сегодня, то это, может, будет даже приятная, забавная поездка.

К несчастью, как он обнаружил в первые же секунды их встречи на следующее утро, все будет совсем не так.

Он не понимал, что ее теперь выводило из себя. По какой бы причине она ни была нежной и разумной вчера вечером, сегодня эта причина исчезла. Она была неприятна и оскорбляла почти всех. Конечно, она никогда не критиковала ни Эвелин, ни старого графа Поля. Дуг цинично объяснял это тем, что она чертовски хорошо понимает, где тут мажется масло: Но со всеми остальными она вела себя ужасно. И как всегда, она зажужжала о моральных вопросах. За завтраком на террасе под ярким жарким солнцем она выдала тираду в адрес какого-то несчастного младшего члена группы Маленького Театра Хант Хиллз, от которого утренней почтой пришел глупый второй акт его пьесы. Причины глупости, как всегда, объяснялись моральной ущербностью писавшего человека, насколько она это понимала: лень, неповоротливость, обжорство, алчность, пьянство, секс и т. п. Она закончила читать ее как раз перед приходом Дуга. Затем наступил и его черед. Она бранила его за то, что он валяется на солнышке на Ямайке, тогда как должен сидеть в Корал Гейблз и работать, и все это несмотря на то, что именно она звала его сюда, а сегодня забирает на неделю в Mo-Бей. Она бичевала его за позднее вставание. Сама она проснулась в шесть утра.

Дуг, как он уже давно научился делать, просто затих и оглох. Отвечал он односложно, да или нет, да и то только тогда, когда к нему обращались с вопросом. Почему же он расселся и ест все это? Он знал, почему. Потому что при всем психопатическом сумасшествии она помогла ему в прошлом и могла помочь в будущем. Он принимал помощь отовсюду, где мог ее получить, а следовательно, и камни, и розги.

Затем пришла очередь Ханта, когда он в халате и с тускловатыми глазами появился на террасе. Какого черта он болтается на Ямайке, когда ему следовало бы быть в Индианаполисе и заниматься делом? Попомните ее слова, его проклятые ненадежные партнеры все провалят и выбьют дело из его рук, если он об этом не позаботится. И дальше, дальше. Пьянство, секс, это вшивое бегство в гольф. Пропащие жизни. Дуг наблюдал за любопытной трансформацией Ханта. Вместо того, чтобы рассердиться, он становился все более виноватым — на лице отразилось нечто типа самобичевания, отвращения к себе, ощущения абсолютной виноватости. Иисусе, думал Дуг, глядя на его лицо, ведь он готов расплакаться.

Дуг чисто академически размышлял, что бы случилось, если бы кто-нибудь был по-настоящему жесток с Кэрол. В настоящем смысле этого слова. Она бы, вероятно, стала его рабыней. После войны и до женитьбы он на Западном Побережье занимался рэкетом, играми и проститутками в отеле и познакомился с профессиональными сутенерами. И под их руководством сам занимался сводничеством. Смешно было видеть, что можно заставить женщину делать, если только быть весьма жестоким с ней. Им это нравится. А высшее испытание — заставить девушку так влюбиться в себя, что она будет хотеть трахаться с другим, если ты скажешь, что хочешь этого. Больше того, ты можешь заставить ее сосать, быть педерасткой, все, что угодно. Но сначала ты должен заняться с ней любовью, а потом все остальное. У большинства парней есть потайные отверстия, через которые они могут все видеть, и девушки знают об этом и молчат. Только клиент не знает. Бывало очень смешно. Все это веселило, и Дуг проницательно смотрел на Кэрол Эбернати, на то, как она расхаживала по комнате, и неожиданно ухмылялся своим мыслям.

И действительно, ясно было, что она валится с ног от нервной усталости. Возможно, предположил Дуг, она все ждет и ждет, когда он вернется, надеясь, что в конце концов что-то изменится, и Грант не уйдет. Когда Дуг не вернулся к графине и она узнала из других источников, что Грант остался еще на день, то, возможно, приняла это как знак, как положительный знак. А сейчас, конечно, все кончено. Птички улетели.

К счастью, когда он вернулся со взятой напрокат машиной и погрузил вещи в багажник, она, кажется, уже выкричалась. Она почти вовсе замолчала. Нездоровое молчание.

Пока она собиралась, Хант отвел его в сторону поговорить. Своим обычным, властным и привыкшим к повиновению слушающих голосом бизнесмена (столь отличного от того жалкого, каким он разговаривал с женой) Хант попросил его позаботиться о ней.

— Ей тяжело дались последние несколько недель, Дуг. Ей и впрямь нужно выбросить все это из головы и отдохнуть. Я не могу ей это дать. Тебе, может, удастся.

— Конечно, — сказал Дуг и хлопнул крошечного Ханта по спине. — Ради этого я и занялся поездкой, дружище. Я знаю, что с ней. Рон был ее первым мальчиком и любимцем, да он и самый знаменитый. Я понимаю.

Хант Эбернати кивнул.

— Я сам думаю, что он вернется. Даже если и женится на этой девушке. Почему бы и нет? — сказал он и печально, утомленно улыбнулся.

Когда появилась Кэрол, она сразу пошла к машине и молча села в нее. Хант подошел к окну поцеловать ее на прощанье. Потом она помахала рукой и улыбнулась Эвелин, стоявшей на ступеньках. Хант отступил назад.

— Ради бога…, — выдохнула она.

В голосе слышалось отчаяние. И это было последнее слово, которое он услышал в течение последующего часа.

Дуг был благодарен за это. Он надеялся, что она успокоится и придет в себя. Она укуталась в одеяло, отвернулась к окну и заснула. Или притворилась. Дуг не был уверен. Он, как животное, чуял, что она не спит. Но чтобы проверить, надо было задать какой-нибудь вопрос, а это было чревато новыми тирадами, как и утром. Молчание его устраивало.

Утром, когда он брал машину, он столкнулся с Орлоффски, и они пропустили по бутылке пива. Бонхэм уже уехал — сказал Орлоффски — на катере, один, рано утром. Орлоффски покупал авиабилет в Балтимору, чтобы пригнать оттуда яхту. Это натолкнуло Дуга на раздумья о Бонхэме, Гранте и самом себе, обо всех них, о подводном плавании. Сейчас он возобновил эти размышления. Сидя в офисе компании «Хертц» и ожидая, пока оформят все бумаги, чтобы взять машину, он пришел к мысли, что в плавании с аквалангом он оказался вшивым, засраным трусом. Он просто не мог заставить себя дышать через эти трубки на дне бассейна. Горло сжимается, нервы трепещут, в рот, кажется, вливаются галлоны воды, он должен нестись к поверхности, а там со стыдом и удивлением обнаруживать, что во рту воды нет. Вот и сейчас, в машине, он раздумывал об этом. Он много шумел и распространялся о воде, но во рту была только та вода, которую он хлебнул уже на поверхности. В других делах он не был трусом. Да и в отличие от Гранта не пылал от желания нырять. Ему практически плевать на это. Так какого же черта?