Кровавый век - Мирослав Попович

В 1936 г. мы видим признаки изменения политических настроений капитанов промышленности. Очень симптоматичным событием явилась демонстративная отставка обербургомистра Лейпцига доктора Карла Герделера в знак протеста против милитаризации экономики. Доктор Герделер стал после Брюнинга неформальным лидером правой, консервативной общественности, которая поддержкой этой отставки заявляла о своей осторожной оппозиционности к власти наци. Между прочим, финансовый советник Брюнинга банкир Пфердменгес был и тогда человеком, близким к Аденауэру, принадлежавшему к этим кругам.

Взаимодействие государства и частной промышленности серьезно затруднило экономическую активность частного хозяйства, навязав ему сложные бюрократические процедуры согласований и разрешений, которыми пользовались нацистские начальники для получения «гонораров». Тем не менее, от этого принципа сожительства с капиталистами Гитлер никогда не отказывался, и даже тогда, когда на него в 1944 г. было совершенно покушение, он не стал преследовать замешанных в заговоре «больших людей» финансов и промышленности, которые еще недавно внимательно слушали его в Дюссельдорфе.

Опальный лейпцигский председатель был немедленно приглашен на хорошо оплачиваемую работу и Бошем, и Круппом; Гитлер сделал все возможное, чтобы Герделер не стал эмиссаром Круппа по внешнеэкономическим связям. В том же году Роберт Бош, председатель самого большого в Европе консорциума по производству электрооборудования, организовал свой клуб с европейскими ориентациями; и он, и его брат нередко выступали с фрондерскими речами, которые очень раздражали нацистское руководство. Такими же настроениями отличался и Рейш. Тиссен вообще эмигрировал и издал книгу «Я платил Гитлеру». В ноябре 1937 г. подал в отставку министр экономики и уполномоченный по делам военной экономики Шахт. Он еще полтора года оставался президентом Государственного банка, но в начале 1939 г. отказался кредитовать правительство и был освобожден. Шахт какое-то время жил в имении Рейша; уже в 1936 г. он знакомил недовольных с доктором Герделером.

Уже в 1934 г. правые круги потеряли возможности влияния на полицию. 1 апреля 1934 г. старый начальник полиции Дильс был отстранен, и его заменили Герингом, а должность начальника государственной тайной полиции – (Geheimstaatspolizei, гестапо) занял Гиммлер. В тайной полиции у людей, близких к кругу Герделера, состояли Берндт Гизевиус и в криминальной полиции – Артур Небе.

Как свидетельствовали на Нюрнбергском процессе господа из довоенных немецких элитарных клубов, где-то в 1937 г. им стало ясно, что они не контролируют ситуацию и полностью зависят от нацистского руководства.

Связи кружка правых по-прежнему были крепкими в военной разведке и контрразведке – шеф Абвера адмирал Канарис и его люди постоянно держали Герделера в курсе главных новостей. Оставались постоянными связи с Министерством иностранных дел и в первую очередь с армией. Командующий сухопутными силами барон фон Фрич и особенно начальник штаба сухопутных сил Бек относились к нацистам с большой подозрительностью, и если у Фрича побеждал гетевский оптимизм («Ничего, добро возьмет верх»), то генерал Бек был просто убежденным противником наци. Армия стерпела, когда в 1934 г. на мундирах и в кокардах появилась свастика в когтях орла, но Фрич считал, что в нацистском флаге «многовато красного».

Проблемы были разрешены Гитлером в начале 1938 г. Под выдуманными предлогами освободили от занимаемых должностей военного министра Бломберга и Фрича (которого, в конечном итоге, потом реабилитировали, но не восстановили в должности); подал в отставку Бек.

Министром иностранных дел Гитлер в 1938 г. поставил партийного деятеля Риббентропа.

Новый начальник штаба сухопутных сил генерал Гальдер оставался человеком консервативных кругов, но он мог лишь информировать политически близких людей. Генерал Гальдер, адмирал Канарис и статс-секретарь Министерства иностранных дел, бывший морской офицер Эрнст фон Вайцзеккер остались тройкой в государственном руководстве Германии, которая регулярно устраивала тайные совещания и конспиративные встречи с «доктором» (Герделером).

Летом – осенью 1938 г. противоречия между Гитлером и правыми кругами достигли такой напряженности, что военное руководство готово было отстранить Гитлера от власти, о чем даже секретно сообщило англичанам и французам. Только молниеносный успех Гитлера в Мюнхене устранил угрозу переворота. Невероятные удачи нацистов примиряли с Гитлером консервативных политиков, военных и капиталистов, но в случае политических расхождений с Гитлером олигархи, бюрократы и генералы были просто бессильны.

Через шесть лет, когда стало ясно, что война проиграна и нужно как можно быстрее устранить Гитлера, эти же круги организовали попытку его убийства и государственного переворота. Попытка была жалкой и показала, что наци опираются на достаточно широкую поддержку и крепко держат рычаги власти.

Термидор

«Пролетарский эпизод» – первая опричнина

В конце 20-х годов XX века и оппозиционеры-троцкисты, и социал-демократическая российская эмиграция много писали о возможности термидорианского переворота в СССР. Искали признаки перерождения классовой природы советской власти, указывали на Тухачевского или Буденного как на вероятных вождей мелкобуржуазной военной диктатуры. Схема перерастания якобинской диктатуры во власть коррупционеров, а следовательно, всевластие красного Наполеона, буржуазного по сути, казалась самой вероятной перспективой эволюции «социализма в отдельно взятой стране».

Если бы на протяжении года или двух Сталин

• расстрелял руководство партии, армии и Чека – ОГПУ, почти всех участников всех партийных съездов, оставив десяток безвредных старых большевиков;

• сломал сопротивление непокорных регионов, в частности Украины, уморив голодом несколько миллионов людей;

• вернул отмененные революцией паспорта и прописку, запретил крестьянам выезжать из своих сел и обложил их трудовыми повинностями в больших государственных латифундиях и продовольственными и денежными налогами;

• вернул офицерские и генеральские звания, старую униформу и золотые погоны;

• провозгласил себя генералиссимусом, а народных комиссаров – министрами;

• распустил Коминтерн;

• вернул идеологию российского патриотизма, а евреев отстранил от руководящих должностей и провозгласил борьбу против сионизма и космополитизма – то, вне всяких сомнений, политические акции Сталина были бы названы переворотом.

И все это Сталин сделал. Но реализовано все это не сразу, а на протяжении многих лет.

Был ли это тот термидор, о котором столько писалось и говорилось?

Можно отметить несколько крутых политических поворотов, сопровождаемых радикальными кадровыми изменениями. Первый из них абсолютно не похож на тот «мелкобуржуазный термидор», предсказываемый и Троцким, и Даном и которого ожидали правые и левые политики Запада от нэповской России.

Целую эпоху 1928–1933 гг. после устранения последних представителей старой ленинской гвардии из политбюро и резкого изменения курса справедливо было бы назвать Великим переломом, как характеризовал Сталин 1929 год. Это было время первой пятилетки, в ходе которой осуществили «шоковую хирургию».

Подобный период предусматривался ультралевыми партийными литераторами задолго до 1929 года. По аналогии с «первоначальным капиталистическим накоплением» (Маркс) эпоху, которая должна была обеспечить социалистический прыжок к бурному развитию производительных сил путем ограбления и пауперизации крестьянской «мелкой и средней буржуазии», Евгений Преображенский назвал «эпохой первоначального социалистического накопления». Сталин на протяжении первой пятилетки круто свернул с ленинско-бухаринского реформизма к «первоначальному социалистическому накоплению», но с непредсказуемыми жестокостью и радикальностью.

Хлеб – государству

Поворот начался в январе 1928 г. введением по решению политбюро режима «чрезвычайных мероприятий» на селе, то есть возвращением к политике насильственного изъятия «хлебных остатков» особыми продовольственными отрядами вместо нормальной закупки зерна. Крестьян, которые отказывались «продавать» таким образом хлеб, «судили» за спекуляцию.

Неизбежность этих «временных» мероприятий аргументировалась тогда кризисом сельскохозяйственного рынка, патовой ситуацией в товарообмене между городом и селом и тому подобным. Крестьяне «не хотели» продавать хлеб по установленным государством ценам, потому что это было им крайне невыгодно. Для того чтобы закупить нужное количество хлеба, нужно было тратить «лишние» 131,5 млн рублей, чего Сталин делать не хотел, потому что это снижало бы темпы индустриального развития. В результате при предполагаемом хлебном дефиците в 2,16 млн тонн через ОГПУ «заготовили» даже больше – 2,5 млн тонн, и проблема была «разрешена».