Общественное движение в России в 60 – 70-е годы XIX века - Шнеер Менделевич Левин

переделе земель. Но правительственные опровержения и запугивания отнюдь не устранили слухов. Еще в 1881 г. популярный журналист С. Приклонский на основании наблюдений и богатых данных прессы свидетельствовал об «общем хаотическом волнении» крестьянской массы. «Из конца в конец, во всей стране, – писал он, – мы видим одно и то же: везде народ толкует о земле, о том, что скоро выйдет царский указ о разделе земель между трудящимися работниками. Эти толки распространены повсеместно и увлекают крестьян до забвения всего прочего»[1297].

В городе наряду с уже отмеченными успехами рабочего движения общественный подъем нашел одно из существенных выражений в широком размахе (на всем протяжении 1878 – 1881 гг.) студенческих волнений[1298], да и вообще в огромном политическом возбуждении, царившем среди молодой передовой интеллигенции.

Активная борьба русской революционной интеллигенции, вынудившая к некоторым уступкам царское правительство, снова содействовала усилению либеральной оппозиции.

Невольные уступки Лорис-Меликова в области печати и земской деятельности на время создали теперь более благоприятные условия для открытого проявления либеральной оппозиции. Лорис-меликовский режим помог окрепнуть возникшей в Петербурге в начале 1880 г. газете «Страна» (либерального публициста Леонида Полонского). К январю 1881 г. издатель «Вестника Европы» М.М. Стасюлевич основал большую ежедневную газету «Порядок». Около нее, как писал в конце 1880 г. И.С. Тургенев, должна была «сгруппироваться слабосильная… „конституционная“ партия»[1299].

В Москве в 1880 г. появились журнал «Русская мысль» и журнал-газета «Земство» (В. Скалона и А. Кошелева). Заметно оживились прежние либеральные органы. Послаблениями цензурной политики могла в небольшой мере воспользоваться и радикально-демократическая печать.

В числе литературно-общественных событий, отразивших подъем внутренней политической жизни в 1880 г., нельзя не упомянуть знаменитых торжеств по случаю открытия памятника Пушкину в Москве в июне этого года. Крупное политическое значение этого большого культурного праздника неоднократно подчеркивалось современной печатью как либеральной, так и демократической. В нем видели наглядное проявление «освежающего момента», переживавшегося обществом, отзвук «надежд и ожиданий», видели, в частности, и акт борьбы за права вольнолюбивой русской литературы и печати – «прославление слова, защиту свободной мысли, адвокатуру за печать и ее представителей», по словам старого демократа-шестидесятника Н.В. Шелгунова[1300].

Рядом более или менее громких оппозиционно-либеральных выступлений ознаменовалась сессия земских собраний зимой 1880/81 г., для чего в качестве повода был использован поставленный Лорис-Меликовым перед земствами вопрос о преобразовании крестьянских учреждений. «Конституционные стремления земства, – писал Ленин о периоде конца 70-х – начала 80-х годов, – обнаружились явственно, но оказались бессильным порывом». «…Вместо заботы о расширении борьбы, о поддержке отдельных революционеров более или менее широким общественным слоем, об организации какого-либо общего натиска… либералы опять начинают все с той же „тактичности“: „не раздражать“ правительство! добиваться „мирными средствами“, каковые мирные средства так блистательно доказали свое ничтожество в 60-е годы!»[1301]

Либеральное общество по-прежнему неспособно было к серьезной борьбе, не шло дальше жалоб, пожеланий и просьб, оно строило свои расчеты на столь зыбкой, в высшей степени обманчивой почве, как «доверие» и «благожелательство» Лорис-Меликова и его окружения. В декабре 1880 г. либеральный орган «Страна» в передовой статье программного значения указывал как «основную мысль» свою, «что пора недоразумений и колебаний должна миновать и что нечто важное должно быть совершено не кем иным, как родною России верховной властью». «Мы не жили иллюзиями, – писала „Страна“, – ясно сознавали и говорили, что общество в России, неорганизованное, разъединенное, не в силах понудить к дарованию себе того круга деятельности, в котором соединились бы… и укрепились общественные силы России. Но мы верили и верим, что для русской власти нет и нужды в материальном побуждении». «Нечто важное», о котором мечтали тогда «Страна» и либералы, определялось газетой как «обеспечение прав личности, призыв русского общества к участию в делах страны в форме совершенно определенной, в форме всенародно-собирательной»[1302]. Осуществления своих мечтаний о конституции либералы ожидали только сверху. «Не дай бог, чтобы осуществление их шло снизу», – писала «Страна»[1303]. Как всегда, либералы оставались враждебными революционной борьбе, особенно массовым революционным действиям; они гораздо больше боялись народного движения, революции, чем реакции[1304].

Народовольческая среда весьма выгодно отличалась от либералов как неизмеримо более трезвой оценкой политики Лорис-Меликова, так и своими честными и последовательно демократическими стремлениями, своей смелостью, твердостью и революционной энергией. Однако сами народовольцы исходили из ошибочных теоретических построений. Они продолжали растрачивать ресурсы революционного движения в террористических предприятиях. В начале 1881 г., к которому относится «расцвет» лорис-меликовской диктатуры, в Петербурге на террор было брошено почти все, чем располагала «Народная воля». Даже те люди, которые раньше вели пропаганду среди рабочих, были почти без остатка отвлечены на террор. «Рабочая газета», которую стали перед тем выпускать народовольцы, была ими приостановлена. Мобилизовав все средства, народовольцы наконец добились той цели, к которой они стремились с первого дня своего существования, – им удалось 1 марта 1881 г. убить Александра II[1305]. Успех этот в конечном итоге никак не оправдал ожиданий народовольцев. Не имея опоры в массах, они в момент известного замешательства правящих кругов не смогли двинуть в бой никаких сил, и не решились даже призвать народ к каким-либо определенным действиям. Печать бессилия и некоторой неуверенности лежит на тех воззваниях, с которыми после 1 марта обращались народовольцы к народным массам[1306]. В этой обстановке народовольцы не нашли для себя ничего другого, как обратиться со своим мирным предложением к новому царю, Александру III, обещая отказаться от террора в обмен на амнистию и созыв народных выборных. Царизм оставил этот призыв без ответа и вскоре встал на путь еще более свирепой и оголтелой реакции, чем при убитом Александре II.

Лагерь революционно-демократической интеллигенции конца 70-х годов истощил едва ли не большую часть своих лучших, наиболее энергичных и закаленных сил в оказавшейся в конечном счете бесплодной террористической борьбе. Именно это имел в виду В.И. Ленин, когда, выясняя причины вторичного (после периода падения крепостного права) поражения демократии, указывал, что «революционеры исчерпали себя 1-ым марта».

В.И. Ленин указал и на другие причины победы «партии самодержавия»: «…В рабочем классе не было ни широкого движения, ни твердой организации…»[1307] Революционная ситуация конца 70-х годов имела место уже не в крепостной, а в капиталистической России. В общественную борьбу вступал новый класс – пролетариат. Рабочее движение