Дневники св. Николая Японского. Том ΙV - Николай Японский

2/15 октября 1900. Понедельник.

О. Симеон Мии пишет, что чиновник, принявший от него план и сведения о постройке, внушил ему взять от хонквай (Миссии) обязательство, что она будет платить за постройку; о. Мии находит это резонным и просит документа в сем смысле. Вместо документа я послал о. Семену выговор; чиновник–язычник может не знать, а он, священник, должен знать, что слово Епископа крепче всякого документа; если бы я не имел средств на постройку, то и не начал бы ее.

3/16 октября 1900. Вторник.

Из общества протестантов, хлопочущего об уничтожении публичных домов терпимости, приходили спрашивать, какого я мнения о сем предмете. Я ответил, что, конечно, я тоже очень желаю уничтожения их. Больше не имел времени рассуждать с посланцем, торопясь приготовиться к сдаче сегодня на почту большой заготовленной корреспонденции.

Полковник Bullard Армии Спасения прислал билет на митинг, извещая, что на нем будут шестьдесят иностранных и японских офицеров, — будет посвящение Богу дитяти адъютанта Ямамуро и много других интересных вещей будет (interesting features). — Но будет–то митинг в субботу, с семи вечера, когда у нас идет всенощная, значит — я не могу быть, — Это уже 5th Αnniversary meeting of the Salvation Army. Времени, впрочем, немного для такого большого успеха — уже шестьдесят офицеров.

4/17 октября 1900. Среда.

Японский национальный праздник. Ученья не было. Погода прекрасная; ученикам и ученицам хорошо было гулять и отдохнуть.

Как в японской прессе расписывают и поносят русские жестокости на Амуре и в Китае! Негодуют, что Миссия здесь для обращения японцев, тогда как она должна бы дома учить своих.

В Китае иностранных миссионеров от боксеров погибло до сотни.

5/18 октября 1900. Четверг.

О. Борис Ямамура ответил, что «очень желательно для него помещения священника Ямагаки в Мориока — для тамошней Церкви это будет полезно». — Итак, нужно было сказать о. Петру Кано, чтобы отправился в Хакодате служить там до времени Собора. О. Кано еще не вернулся из Симооса, куда отправился по просьбе бывшего иеромонаха Павла Ниицума отслужить там панихиду по умершей его прежней жене Марии. Когда к вечеру о. Петр вернулся, я его позвал к себе и объявил необходимость для него ехать в Хакодате на смену уволенному оттуда Ямагаки. Он просил дать ему время до завтра помолиться и подумать.

6/19 октября 1900. Пятница.

Утром о. Петр Кано объявил, что он принимает назначение, только просил с неделю срока — съездить в деревню к жене, чтобы снабдиться зимнем платьем. Я дал ему 15 ен на платье и отпустил. — Между тем из Хакодате от катихизаторов пришло письмо, что священник Ямагаки совсем бросил исполнение своих обязанностей — не служит в субботу и воскресенье, не исполняет требы (одна христианка просила исповедать ее, не стал)… Сегодня отправлено к нему от меня увольнение его из Хакодате и перевод в Мориока. Сделано это «вследствие настойчивой его просьбы, уже четыре раза повторившейся, уволить его из Хакодате». Так мотивировано, чтобы христиане не подумали, что по их желанию сменяется священник. Письмо написано по–японски, чтобы он мог всем, кому пожелает, показывать причину своего перевода. Катихизаторам написано, что о. Ямагаки, по его усиленной просьбе, увольняется от службы в Хакодате, на место же его прибудет о. Петр Кано, назначенный туда служить до времени Собора; пусть они, катихизаторы, объявят об этом всем христианам и внушают им с любовию принять его и вместе заботиться о процветании Хакодатской Церкви. Упомянуто в письме, что до приезда нового священника о. Ямагаки должен совершать богослужения и церковные требы. А к о. Петру в письме тоже прибавлено, что до приезда о. Кано пусть он неопустительно совершает богослужения и требы. — Кроме официального японского письма я написал еще ему по–русски частно, чтобы он не сделал безрадостного поступка, который хочет учинить, — не просил увольнения (киусёку) от службы совсем, а перешел бы в Мориока — не предавался бы гневу, которым ныне, по- видимому, одержим; в припадке этого гнева он и меня подозревает в недоброжелательстве к нему, в тайном желании, которое я будто бы питал, удалить его из Хакодате — совершенно неосновательные подозрения и так далее.

Была генеральша Надарова Анна Валериановна, жена главного интенданта в Приамурском крае с четырьмя воспитанницами, учащимися по–французски и английски в Католическом монастыре на Цукидзи, в Токио; воспитанницы все кончившие курс во Владивостокской гимназии. Генеральша говорит, что в Хабаровске теперь голод, ибо все туда доставляемо было китайцами, которых ныне в окрестностях нет — все разогнаны; говорит еще, что и до сих пор вода Амура заражена разлагающимися трупами благовещенских утопленников. И какие ужасные сцены были там! Знакомая дама писала из Благовещенска Надаровой: «Всю жизнь не забуду, и невозможно забыть виденной мною сцены, как солдат топил китаянку с младенцем на руках; китаянка, рыдая, в воде, куда вогнана была, бросит младенца и опять подхватит его на руки и хочет спасти, а солдат штыком гонит ее дальше в воду, пока та, наконец, прижавши младенца к груди, бросилась с воплем в глубь и погибла». И подобных сцен три тысячи! Боже, что же это? Отпустится ли когда- нибудь этот грех русским? Забудется ли он историей? Сердце гложет мысль об этой жестокости, с тех пор, как я узнал о ней. — Смотри о сем иное под 18 ноября/1 декабря.

7/20 октября 1900. Суббота.

Бедный мальчик — Александр Андо, ученик Семинарии! Отец его, человек весьма состоятельный, отдал его в Семинарию с тем, чтобы он получил здесь нравственно–религиозное образование, но на днях помер, и родные — все язычники — берут его из Семинарии; говорят, что он должен помогать матери по хозяйству, присматривать за полевыми работами и подобное. А он в два года так привык к школе и товарищам, из шалуна сделался безукоризненным по поведению, хотя и живым, и бойким; так не хочется ему оставлять Семинарию! Куда ему еще заведывать хозяйством! Ему только шестнадцать лет, совсем не зрел еще ни для хозяйства, ни для жизни вообще; наверное, добрые начатки заглохнут, когда погрузится опять в языческую среду и пропадет доброе промышление о нем Отца. Заходил он после всенощной грустный такой, просил молитвенник; снабдил я его и другими религиозными книгами и наказывал, когда кончатся полевые работы, проситься у матери опять сюда продолжать учение. Но едва ли пустят родные.

8/21 октября 1900. Воскресенье.

В обедне была генеральша Надарова с тремя русскими воспитанницами; говорила по окончании службы, что это «лучшие часы, проведенные ею в Японии». Чай пить не зашла, торопилась доставить к двенадцати часам воспитанниц в Католический монастырь.