Александр Блок. Творчество и трагическая линия жизни выдающегося поэта Серебряного века - Константин Васильевич Мочульский

не всё ли мне равно!

Вновь сдружусь с кабацкой скрипкой,

Монотонной и певучей!

Вновь я буду пить вино!

К чему притворяться живым?

Всё равно не хватит силы

Дотащиться до конца

С трезвой, лживою улыбкой,

За которой – страх могилы,

Беспокойство мертвеца.

Когда наступила война 1914 года, Блок написал вещие слова:

В сердцах, восторженных когда-то,

Есть роковая пустота.

Тогда ему открылось: страшная пустыня, лежавшая в его душе в эти «испепеляющие годы», не была его личной судьбой; это была судьба России. «Крашеным мертвецом» было не одно его сердце: весь старый мир корчился в муках агонии. Наступал страшный суд истории; голоса, слышимые поэтом-пророком, призывали к покаянию. Надвигались

Неслыханные перемены,

Невиданные мятежи.

В стихотворении «Ну, что же? Устало заломлены слабые руки», написанном за несколько месяцев до войны, поэт со спокойной уверенностью говорит о своем пророческом даре:

Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось.

Открой мои книги: там сказано всё, что свершится.

Да, был я пророком, пока это сердце молилось.

И Блок прав: в его стихах предсказано всё: и война, и революция, и будущее великое возрождение России.

В 1914 году заканчивается цикл «Черная кровь». Стихи, обращенные к женщине, «даже имя которой презренно», снова говорят о злой силе страсти. Это тяжелое наваждение – не человеческая любовь. Это – дьявольский сплав презрения, ненависти, жестокости, ужаса и сладострастия. Воля бессильна, борьба бесполезна:

Нет, опустил я напрасно глаза,

Дышит, преследует, близко – гроза.

Не глядя, она глядит на него; по дрожащей руке пробегает трепет. И он знает:

Нет! Не смирит эту черную кровь

Даже – свиданье, даже – любовь!

(«Вполоборота ты встала ко мне»)

Она приближается: «вздымается жадная грудь». Грозовая тишина. Он кричит заклинания:

Нет! Глаза отвратить, и не сметь, и не сметь

В эту страшную пропасть глядеть!

(«Я гляжу на тебя»)

В следующем стихотворении – то же чувство стихийности, неизбежности:

Слышу, воет поток многопенный,

Из пустыни подходит гроза.

Древнее, роковое наследие пробуждается в подсознании: звериное влечение к истязанию и убийству:

Глаз молчит, золотистый и карий,

Горла тонкие ищут персты…

Подойди. Подползи. Я ударю —

И, как кошка, ощеришься ты.

(«Даже имя твое мне презренно»)

И страшные объятия и ужас обладания.

И, в ужасе, несвязно шепчет…

              И, скрыв лицо,

Пугливых рук свивает крепче

              Певучее кольцо…

(«Испугом схвачена, влекома»)

В русской поэзии нет более потрясающего откровения об «одержимости» страсти.

Цикл «Страшный мир» заканчивается стихотворением «Голос из хора» – эпилогом-пророчеством о «мраке грядущих дней». В строй четырехстопного ямба поэт вводит ритмические перебои, неожиданные и захватывающие дыхание. Эти паузы и синкопы вдруг преграждают мерное течение стиха. Кажется, что на мгновение сердце остановилось, потом забилось быстрее и снова остановилось.

Как часто плачем – вы и я —

Над жалкой жизнию своей!

О, если б знали вы, друзья,

Холод и мрак грядущих дней!

Первая стопа четвертой строки, из ямба превращенная в хорей («холод»), – как вздрагивание сердца. Слово «холод» получает особую силу. Еще страшнее ритм третьей строфы:

Лжи и коварству меры нет,

А смерть – далека.

Всё будет чернее страшный свет,

И всё безумней вихрь планет

             Еще века, века!

Тонические размеры господствуют. Слово «лжи» на неударенном месте усилено, пауза после «а смерть» – дает широкий резонанс слову «смерть». Последний стих обрывает тоскливую мелодию двух предыдущих.

Пятая строфа не имеет себе равных в лирике Блока: нечетные, четырехударные строки чередуются с четными двухударными: четные – восстают, восклицают, зовут на помощь; нечетные – сбрасывают их вниз, прижимают к земле, давят тяжелым камнем. В рифмах «обманет, встанет, канет» есть тупая грузность, тусклость, глухой гул падения.

Весны, дитя, ты будешь ждать —

              Весна обманет.

Ты будешь солнце на небо звать —

              Солнце не встанет.

И крик, когда ты начнешь кричать,

              Как камень, канет.

Это голос безнадежности. Им подготовлено возвращение лейтмотива первой строфы:

О, если б знали, дети, вы

Холод и мрак грядущих дней!

Блоку суждено было его узнать. В «холоде и мраке» он задохнулся в 1921 году.

В 1913 году поэт заканчивает отдел «Возмездие». В виде эпилога к нему он помещает небольшую лирическую поэму «Как свершилось, как случилось?», в которой развивается тема его большой поэмы «Возмездие». Поэт был «беден, слаб и мал»; но ему открылась «тайна неких Величий». Недостойный страж, он не уберег врученных ему сокровищ (ср. в «Незнакомке»: «В моей душе лежит сокровище»). Толпы чудовищ набросились на него, и он пошел во вражеский стан:

Падший ангел, был я встречен

В стане их, как юный бог.

Так отмечен момент падения ангела в «сине-лиловые миры»: пророк превращается в поэта. Открывается «блистательный ад» искусства и «страшный мир» страстей:

Было долгое томленье.

Думал я: не будет дня.

Бред безумный, страстный лепет,

Клятвы, песни, уверенья

Доносились до меня.

«Ослепительные очи» влекут его в «чертог царицы». И вот – наступает возмездие: «Но не спал мой грозный мститель…» Поэт стоит перед людьми в ореоле своей гибели:

Не таюсь я перед вами.

Посмотрите на меня:

Я стою среди пожарищ,

Обожженный языками

Преисподнего огня.

Трагическое лицо, просвечивавшее в стихах, статьях, письмах и «Дневнике», теперь открыто всё. Это лицо падшего ангела, обожженное огнем ада.

Отдел «Ямбы», посвященный памяти покойной сестры, Ангелины Александровны Блок, заканчивается в 1914 году. Поэт вспоминает о встрече с сестрой в декабре 1909 года в Варшаве, на похоронах отца:

Когда мы встретились с тобой,

Я был больной, с душою ржавой.

Сестра, сужденная судьбой,

Весь