Курский излом - Валерий Замулин

Эти соображения мы доложили командующему фронтом. Ждали ответа, но не получили его и к исходу ночи. А между тем срок выполнения пункта приказа о контрударе наступил, и нам ничего не оставалось, как выдвинуть танки.

Скрепя сердце я отдал приказ о нанесении контрудара. И степь, минуту назад казавшаяся безлюдной, пустынной, наполнилась гулом сотен моторов. Из–за укрытий выползли «тридцатьчетверки» и, на ходу перестраиваясь в боевой порядок, ринулись на врага. За танками двинулись цепи пехоты.

Уже первые донесения с поля боя под Яковлевом показывали, что мы делаем совсем не то, что надо. Как и следовало ожидать, бригады несли серьезные потери. С болью в сердце я видел с НП, как пылают и коптят «тридцатьчетверки».

Нужно было во что бы то ни стало добиться отмены контрудара. Я поспешил на КП, надеясь срочно связаться с генералом [457] Ватутиным и еще раз доложить ему свои соображения. Но едва переступил порог избы, как начальник связи каким–то особенно значительным тоном доложил:

— Из Ставки, товарищ Сталин.

Не без волнения взял я трубку.

— Здравствуйте, Катуков! — раздался хорошо знакомый голос. — Доложите обстановку!

Я рассказал Главнокомандующему о том, что видел на поле боя собственными глазами.

— По–моему, — сказал я, — мы поторопились с контрударом. Враг располагает большими неизрасходованными резервами, в том числе танковыми.

— Что вы предлагаете?

— Пока целесообразно использовать танки для ведения огня с места, зарыв их в землю или поставив в засады. Тогда мы могли бы подпускать машины врага на расстояние триста метров и уничтожать их прицельным огнем.

Сталин некоторое время молчал.

— Хорошо, — сказал наконец он. — Вы наносить контрудар не будете. Об этом вам позвонит Ватутин.

Вскоре командующий фронтом позвонил мне и сообщил, что контрудар отменяется. Я вовсе не утверждаю, что именно мое мнение легло в основу приказа. Скорее всего, оно просто совпало с мнением представителя Ставки и командования фронта»{402}.

Отдадим должное тактичности командарма, он не выпячивает свои заслуги в спасении армии. Хотя ясно, что его мнение оказалось решающим. Следовательно, уже в первый день оборонительной операции в руководстве Воронежского фронта возникли острые разногласия по важному вопросу. Судя по тому, что это столкновение мнений стало достоянием Верховного, оно оказалось достаточно острым и напоминало конфликт. Но его следует рассматривать не только как спор о методах и принципах использования крупных танковых соединений и объединений в сложных условиях оборонительной операции, а значительно шире — как столкновение двух разных подходов к ведению боевых действий. Катуков считал, что хорошо воевать — это значит не только добиваться поставленной цели в установленные приказом сроки, но и делать это, по возможности, экономя силы и средства, каждый свой шаг оценивать с точки зрения рациональности и эффективности. К Ватутину, похоже, мысли об экономном расходовании ресурсов приходили лишь в тот момент, когда фронт если не был на голодном пайке, то, по крайней мере, не располагал значительными резервами. Как покажут дальнейшие события, [458] Николай Федорович не сделал необходимых выводов из спора о контрударе 6 июля. Он продолжал, без учета реального соотношения численности и качества войск противоборствующих сторон, строить планы, суть которых сводилась к одному: «Разом навалимся всем фронтом и раздавим неприятеля». Но стремительно таявшие резервы заставили его более взвешенно и вдумчиво подходить к возникавшим идеям. Стоит отметить: в первый период операции силы фронта тратились довольно экономно и эффективно. Именно в первые 7–8 дней наступления немцев, в том числе в значительной степени благодаря тактическим приемам Катукова, вражеские бронетанковые соединения потеряли более 60 % своего потенциала. Когда же подошли две гвардейские армии к Прохоровке и в руках командования фронта оказались очень значительные стратегические резервы, вновь возникло искушение «навалиться всем фронтом». Весь наработанный опыт был отброшен, с непонятным упорством командование фронтом начало строить планы по раскалыванию вражеской группировки ударом в лоб бронированным тараном. И результаты оказались катастрофическими. Но об этом мы поговорим позже.

Примечательный момент. 5 июля командование Воронежского фронта получило наглядный и очень важный в тех условиях урок по оптимальному применению в условиях конкретной оборонительной операции бронетанковой техники. Как уже упоминалось выше, в полосе 6‑й гв. А действовали два отдельных танковых полка. В подразделениях, где боевые машины использовались в засадах, вели огонь из земляных аппарелей в качестве неподвижных огневых точек, процент потерь танков был ниже, а эффективность их огня на порядок выше. Там же, где роты развернутым строем на открытой местности наносили удар по танковым группам противника, результаты для них оказались трагическими. Потери в ходе одной атаки достигали 85–90 %.

Конечно же, американские машины нельзя сравнивать по боевым возможностям с Т-34–76, составлявшими основу 1‑й ТА. Тем не менее штаб командующего бронетанковыми и механизированными войсками фронта был обязан использовать, по сути, уникальную возможность, обобщить опыт и оперативно представить выводы специалистов Н. Ф. Ватутину и Военному совету. А руководство фронта должно было учесть их при планировании дальнейшего проведения операции. К сожалению, эта нормальная схема организации деятельности фронтового штаба не работала должным образом в управлении Воронежского фронта. Сохранились документы, свидетельствующие о плохой организации деятельности штаба БТ и MB, о невнимании его начальника полковника С. С. Маряхина к обобщению боевого опыта и подбору кадров, отсутствии [459] стремления реально влиять на положение в подчиненных ему соединениях, и, как следствие этого, слабая подготовка офицеров нижестоящих отделов, низкий авторитет самого управления и его отделов у командования фронта и армий. В этом еще не раз нам придется убедиться в дальнейшем.

У И. М. Чистякова столь острых проблем с контрударом, как у командарма 1‑й танковой, не было. Для его войск замысел руководства фронта облегчал выполнение основной задачи — удержание оборонительного рубежа. В ходе его проведения 6‑я гв. А играла бы вспомогательную роль — закрепляла достигнутый успех танкистов, громить врага главным образом пришлось бы 1‑й ТА перед боевыми позициями гвардейцев. Командарма беспокоили трудности иного характера. Дело в том, что И. М. Чистяков основную часть противотанковой артиллерии сосредоточил на северо–западном и северном направлениях, там, где уже наметился определенный успех врага. 27‑й оиптабр предстояло блокировать район Черкасского, чтобы не позволить 48‑му тк прорваться в направлении Алексеевка — Луханино, а 28‑я и 14‑я оиптабр были стянуты в «треугольник» Яковлево — Дуброво — выс. 254.5. Здесь им предстояло создать эшелонированную ПТО на главном танкоопасном направлении — обояньском шоссе. Слабым звеном оставался участок 51‑й гв. сд, прежде всего ее центр и левый фланг (район Яковлево — Нечаевка). Согласно расчетам командования фронтом, его должен был усилить 5‑й гв. Стк, который уже двигался в этот район. Параллельно из Корочи на левый фланг 6‑й гв. А должен был выйти 2‑й гв. Ттк полковника A. C. Бурдейного. Он имел приказ сосредоточиться по линии Рождественка, Новые Лозы, Дружный, чтобы при неблагоприятном развитии обстановки нанести удар под основание клина 2‑го тк СС. Подобное построение обороны было логичным и обоснованным.

Но, как известно, на войне не всегда планы удается воплотить в жизнь. Существует огромное число обстоятельств, которые влияют на них, особенно если при этом не все риски были учтены, а действия и возможности противника до конца не просчитаны. Именно такая ситуация сложилась утром 6 июля на левом фланге 6‑й гв. А. При распределении резервов командование армии не учло два важных момента. Во–первых, транспортные возможности танкового корпуса А. Г. Кравченко. Его войска не смогли своевременно в полном составе сосредоточиться на прохоровском направлении. Во–вторых, то, что противник именно на участке 51‑й гв. сд утром сосредоточил основные силы корпуса СС и готовился нанести главный удар в момент, когда танкисты будут еще в пути. Оба важных вопроса в плане обороны командарма 6‑й гвардейской на 6 июля не были должным образом проработаны. Иван Михайлович, [460] вероятно, понадеялся на расчеты штаба фронта и не подстраховался.

Тем не менее полностью возлагать ответственность лишь на И. М. Чистякова нельзя. Оба танковых корпуса были фронтовыми резервами. Поэтому вопрос об их переподчинении решал Н. Ф. Ватутин. Командование фронтом не учло хроническую болезнь своих войск — отсутствие достаточного количества автотранспорта, поэтому 5‑й гв. Стк выдвинулся на прохоровское направление с опозданием. Отведенного времени для прохождения 40-километрового марша его танковым бригадам оказалось вполне достаточно, а вот перебросить мотопехоту А. Г. Кравченко не только к рассвету, но и к полудню 6 июля не смог. Это, во–первых, заметно снизило боеспособность корпуса, которому предстояло играть важную роль, во–вторых, к началу наступления ударной группировки 2‑го тк СС 51‑я гв. сд, и так ослабленная из–за убытия двух полнокровных стрелковых батальонов в полосу 52‑й гв. сд, не была усилена, как предполагалось, танкистами. В результате удар одного из самых мощных соединений врага — корпуса СС пришелся по самому неукрепленному участку второго армейского рубежа.