Случай на станции Кречетовка - Валерий Владимирович Рябых

не станут долго раздумывать, и после предупредительного залпа положат на месте. Небо уже заволокло черной пеленой, не зги не видно, — тут уж немудрено ноги переломать на путях, да и заграбастают целехонького, как раз плюнуть, ударом приклада положив оземь. Риск крайне неоправданный. Определенно, стоило переждать, залечь до рассвета.

Прокралась соблазнительная мыслишка: «А что, если вернуться опять к Устинье на мягкие перины шинкарки…» — но быстро отмел искушение, хотя плоть возбужденно трепыхнулась, памятуя о недавней неге. Операм не трудно будет отследить дневные маршруты исчезнувшего инженера, собственно так он бы и поступил, окажись на месте чекистов. Вопрос только в том, сколько у «органов» наличных сил… Устинью гэбэшники вычислят на раз, и вполне возможно, что дура-баба уже дает против него признательные показания.

Вернуться на чердак детского садика, вариант, честно скажем, — никудышный. Не хватало беглецу еще перемазаться в голубином помете, в изобилии, устлавшем проемы меж потолочными балками. Короче говоря, прилечь там не удастся, а сиднем выдержать до восхода солнца, удовольствие ниже среднего…

Остается одно — ночевка в домике поездного кондуктора Ефремыча. Навряд в том глухом месте Ширяева видали, да и насколько известно, — дедок вечером отбыл в очередную поездку.

А впрочем, зачем слишком переоценивать местных чекистов, пусть даже теперь стали опекаться чином из Москвы. После убийства Пахряева прошло уже девять часов. Допустим, оперативники вышли на деповского инженера по горячим следам, — прохожий заметил мотоцикл у стройучастка, — тут не сложно сложить два и два. Но почему тогда так валандались? То, что агента не взяли еще в депо или у Устиньи, говорит о многом, — похоже, у ребят из транспортного отдела и смежных структур не было в то время никаких улик. Но охранение у дома уже выставлено, значит, получив новую информацию, пошли по нужному следу. Альберт наверняка знал, что теперь уже успели допросить людей, имевших к Ширяеву прямое отношение. Даже рассуждая поверхностно, зацепок к нему найдется под завязку… Да, тут и к бабушке не ходи, — чекисты ищут конкретно деповского инженера, но, слава Богу, пока неудачно, да и темная ночь тому помощница.

Ширяев чуть ли не на корточках обошел с юга дощатый забор детского садика, и только оказавшись на Садовой улице, передохнул, прислонясь к шершавым доскам спиной.

И тут до Романа Денисовича, наконец, дошло, что по-прежнему совершает нелогичные и даже неоправданные для разведчика-профессионала поступки. Ну, пусть по злобе расправился со снабженцем Машковым, а зачем тогда приспичило ликвидировать уркагана Лошака и бойца ТО Пахряева… Не лучше ли, почуяв надвигающуюся опасность, вместе с женой покинуть Кречетовку, но предварительно позвонить в депо, ссылаясь на болезнь. Тем самым выиграл бы время, когда там еще Конюхов-Лошак признается, — получалось сутки в его пользу… А агент с Татьяной оказались бы уже далеко, там, где супругов никто не знает, да и не найдут ни за что, ведь паспорта и другие удостоверения личности выполнены так, что комар носа не подточит.

А вот теперь он мечется в трех соснах, как загнанный зверь, и не знает толком, что предпринять. Разведчик не строил иллюзий, что после обыска в квартире чекисты не обнаружат неопровержимых улик шпионской практики. И уже утром Кречетовка будет перекрыта, в окрестностях станции поставят дозоры — это так, если сыскари не полные дилетанты. Выходит, Альберт сам себя, — по чистой дури загнал в тупик.

Но, как ни крути, за ночь преследователям не провернуться… но и беглец до рассвета вынужден остаться на месте. «Ладно, — сказал себе Роман Денисович, — утро вечера мудреней (однако как цепко въелись в сознание эти русские пословицы и поговорки). Нечего паниковать по-пустому — где наша не пропадала…»

И агент осторожно, как ночной хищник, неслышной походкой направился вдоль темной улицы, прижимаясь к заборчикам спящих домишек. Роман Денисович основательно знал Кречетовку, изъездил на велосипеде и мотоцикле поселок вдоль и поперек. Потому инженеру не стоило труда, хотя ни зги не видно, добраться до усадебного участка кондуктора Ефремыча. Ширяев не стал искушать судьбу и тихонечко перелез поникший плетень, затаился в кустах. Кажется, тихо… Достав «Парабеллум», медленно приблизился к темной террасе дома. Никого. Ступил на скрипнувшее крыльцо, вспомнив, где вагонник прячет ключ, пошарив по стене, отыскал в ложбине шалевки и отпер дверь. Проникнув в пристройку, Роман Денисович даже не стал заходить внутрь дома. Сняв ботинки, завалился на колченогий топчан — летнее лежбище кондуктора.

Но после столь напряженного дня сон не приходил к нему. В голову лезла надоедливая ерунда, отголоски случайных мыслей, всполохи незавершенных или запланированных прежде дел. Пытаясь настроить себя на спячку, разведчик решил подумать, о событиях приятных для души, умиротворенно успокаивающих. Но вышло, наоборот, — стал мерещиться рыжеватый боец Виктор Пахряев, заколотый сегодня за задами мастерской НГЧ. Парень, как бы уже мертвый, с кровянистой пеной у рта, пытался сказать нечто полезное, крайне необходимое и нужное теперь Ширяеву. Роман Денисович вконец извертелся на жестком топчане, в попытке отогнать дурное наваждение, убеждая себя, что привиделась явная чушь. Он ведь не впервые лишает человека жизни, да и подобные сантименты сегодня не ко времени. Рефлектировать по поводу своеручно убитого человека могут только неоперившиеся юнцы, недавно лишенные маминой сиси.

Измотанные нервы и усталость брали свое, и уже стало трудно отличать явь от приливами наплывающих грез. Альберт понял, что засыпает…

* * *

Обшарпанные стены столичного вокзала, давно окрашенные ядовито зеленой краской, в полутьме приобрели сыровато-землистый оттенок. Цвет источенной солнцем и временем могильной плиты. Народу было с избытком… Люди, в одежде лишенной выразительности, шли, уткнув голову в пол, — одним словом, обезличенная серая масса. Толпа поспешно растекалась, исчезая бесследно в многочисленных вокзальных закоулках-лабиринтах.

Альберт пытался найти проход в метро, надеясь увидеть привычные очертания эскалатора, уходящего в подземное чрево. Но указатели отсутствовали. Только неведомым, подсознательным чувством, удалось отыскать узкую лестницу, с истертыми ступенями, круто уходящую вниз. Одиноко спускаясь, не слыша характерного звука поездов подземки, разведчик, было, подумал, что направляется на некий технических этаж. Но вскоре вышел на пустой перрон, туманно мрачный и холодный. И тут его внезапно осенила тревожная мысль: «А куда ехать, куда собрался…» — спросить не у кого, да и поездов, по видимости, не намечалось. «Неужели угодил на заброшенную или нефункционирующую по военному времени линию…» — на душе скапливалась тяжесть.

Альберт прошел перрон насквозь, так и не поняв, где находится. Поднялся по противоположной лестнице и оказался в длинном коридоре, освещенном редкими тусклыми лампочками. «Ага, видимо, это переход между подземными вестибюлями… Но куда тот ведет? — стало тревожно. — Уж не мышеловка ли это, специально заготовленная для