В когтях неведомого века - Андрей Ерпылев

И вежливо посторонился, пропуская спутника в обширный зал, слабо освещенный лившимся откуда‑то фосфорическим светом.

Но стоило тому лишь сделать шаг за порог – в лицо пахнуло таким смрадом, что на глаза сами собой навернулись слезы.

«Все, – упало сердце у Жоры. – Мы опоздали. Там, где обитает живой человек, так пахнуть не может…»

Дальше он уже шел словно сомнамбула, едва различая окружающее из‑за застилающей глаза пелены слез. И восторги Кота, подталкивающего его вперед с неутомимостью муравья, волочащего в свое жилище огромную вялую гусеницу, совсем не радовали. Какое ему, спрашивается, дело до золотых побрякушек, серебряных сосудов и рассыпанных прямо по полу необработанных самоцветов, если он не успел спасти лучшего друга? Второй раз не успел… Или третий?.. Слишком часто он не успевает…

Источник света скрывался в третьей или четвертой комнате от того места, где они появились. Вообще запоздалые спасатели вошли в гробницу даже не с «черного хода». Ситуация была примерно такой, как если бы в вашем, пардон, туалете открылся проход в соседнюю квартиру, прорубленный спятившим строителем прямо за унитазом. Никто обладающий хоть толикой здравого смысла не поверил бы, что за массивной тумбой, расположенной рядом с десятками таких же, но изначально неподвижных, находится целая сеть подземных ходов. Вот и археологи, похоже, попались на эту древнюю удочку, иначе о лабиринте, который связывает воедино все гробницы и, возможно, много что еще, трубил бы уже весь мир.

«Представляешь, что будет, если ты выступишь с такой сногсшибательной гипотезой по возвращении? – тут же ожил вечный искуситель за левым плечом. – Спорим, что Нобелевская премия тебе обеспечена?..»

Арталетов досадливо отогнал неуместные мысли, откинул портьеру из полупрозрачной зеленой ткани, которая и была причиной такого потустороннего оттенка света обычных светильников, и вошел в погребальную камеру.

Здесь и упокоился бренный прах Сереги Дорофеева, бизнесмена, единоличного владельца машины времени, путешественника‑экстремала и просто хорошего парня… Лучшего друга…

А вот и он сам, сидит, сгорбившись, за крышкой саркофага, заменяющей стол, там, где застала его безвременная кончина. Какая страшная смерть…

Наплевав на Кота, с показными причитаниями и фальшивыми соболезнованиями мечущегося по гробнице, набивая подвернувшийся под лапу мешок всяким драгоценным барахлом, выбрасывая менее ценные вещи и тут же, не в силах побороть жадность, хватая снова, Жора подошел к мертвому другу.

Стоило столько пережить, столько пройти, многократно пронзить время, чтобы встреча была такой печальной…

«Как он изменился… – с неожиданной болью в сердце подумал Арталетов. Георгий с жалостью разглядывал отощавшее, усохшее тело друга, грязные слипшиеся волосы, топорщащиеся сзади неопрятной косицей и заметно поредевшие на макушке, торчащие уши, тощую шею в широком воротнике жалкого рубища. – Да‑а… Костлявая с косой не красит человека… Оно и понятно: голод, жажда…»

Вид разбросанных повсюду амфор из‑под вина еще больше расстроил спасателя‑неудачника. Видимо, Серый встретил смерть мужественно, постаравшись напоследок хотя бы не мучиться.

«Я бы так не смог… Покончить с собой, упившийсь до смерти, – вполне в дорофеевском духе. Он всегда и во всем шел до конца… Нужно хотя бы уложить его. Негоже покойнику‑христианину вот так, сидя, словно дикарю какому‑то…»

Не чувствуя ни брезгливости, ни страха, наш герой опустил ладонь на иссохшее плечо покойника и покачал его, проверяя, насколько далеко зашло трупное окоченение. Серега качался легко, как надувная кукла, а рука не ощущала холода мертвой плоти.

«Ну, естественно! Здесь же градусов двадцать пять тепла – откуда холоду взяться?..»

– И долго ты меня укачивать будешь? – послышался абсолютно незнакомый скрипучий голос. – Тоже мне разыгрался, деточка! Скажи лучше: бухло нашел?

Голова покойника дрогнула и медленно повернулась, демонстрируя неузнаваемо заострившийся профиль…

Георгий почувствовал, как ноги становятся ватными, а во рту появляется металлический привкус. Подобное иногда случалось в детстве, в кошмарных снах, но чтобы так, наяву…

«Я же сплю!..» – догадался он.

Где‑то позади испуганно пискнули, что‑то дробно звякнуло о каменный пол, а потом мягко шлепнулось…

И криминальные коты, оказывается, могут падать в обморок…

32

Цель оправдывает средства. Иногда – любые средства.

И. Лойола, средневековый карьерист

Сергей безразлично перебирал листки папируса в стопке, подсунутой ему расторопным пареньком, замеченным и выдвинутым на повышение из простых подносчиков раствора. Нарядов на щебенку, цемент, циновки, веревки и прочие материалы накопилось за неделю уйма. И все надо рассмотреть, скорректировать, примерно половину отбросить… Рутина‑а‑а… Желания заниматься всем этим не было абсолютно. Тоска зеленая… Будто вынули важный стержень из его организма и костяк рассыпается на глазах…

– Это все? – вяло спросил он, подравнивая стопку нарядов. – Больше ничего?

«Как, бишь, зовут этого парня? Имхотеп? Аменхотеп?.. Черт! Ничего не разберешь за этими глиняными масками! Японский театр какой‑то… Кабуки… Нет, вроде бы все‑таки Имхотеп…»

– Ничего, господин. – Парнишка склонился в низком поклоне. – Только господин главный надзиратель просил вас зайти к нему.

– Такетх, что ли?

– Почему Такетх? – опешил Имхотеп‑Аменхотеп. – Ах, да! Вы же ничего не знаете! От его светлости наместника пришла бумага, согласно которой Такетх понижается в должности, а на его место возводится харон…

Сначала Дорофеев думал, что ослышался, но понемногу до него дошло.

– Афанасий? Эта бездарь?!..

* * *

– Ты меня вызывал?

Харона было не узнать: вальяжный, в роскошном шелковом одеянии безвкусно кричащей расцветки, пальцы унизаны драгоценными перстнями.

– А‑а! Сергий! – Бывший харон жестом отпустил двух танцовщиц, только что услаждавших его взор медленным эротичным танцем. – Решил все‑таки выйти из запоя ради разнообразия?

– Как я посмотрю, разнообразие, напротив, у тебя. – Сергей проводил заинтересованным взглядом двух девушек, обремененных самым минимумом одежды – браслетами на запястьях и щиколотках да широкими ожерельями – и различных не только по масти, но и по цвету кожи. – Откуда такая роскошь, Афоня?

– Разве это роскошь? – Ленивый взмах рукой, демонстрирующий широкий золотой браслет на запястье руки. – Так, побрякушки…

– Тырим казенное добро помаленьку, а, дьяк?

– Почему помаленьку? С размахом. Вот этот перстенек, к примеру, – харон с трудом стащил с узловатого пальца широкую «гайку» с голубеньким камушком, размером с воробьиное яйцо, – явно не грошовую стекляшку – и швырнул под ноги Дорофееву, – обошелся в месячный мясной рацион месильщиков… Ничего! Посидят месячишко без мяса, на рыбе, бобах и сухарях, здоровее будут! Бери, Сергий, дарю…

Сергей брезгливо покосился на побрякушку и пнул ее носком сандалии, заставив с мелодичным звоном отлететь в дальний угол.

– Она мне и на мизинец не налезет. – Он продемонстрировал выбившемуся «из грязи в князи» подлецу могучий кулак. – Оставь себе.

– Как знаешь…

– Такетх, помнится, был поскромнее.

– Такетх скряга и скобарь, – осклабился Афанасий, разглаживая бороденку, некогда торчавшую мочалкой, а теперь надушенную и завитую в кольца. – Быдло, выбившееся в люди, но так и не научившееся пользоваться своим положением…

– Ты, что ли, особа голубых кровей?

– Как знать, как знать… Маменька рассказывала, как через деревеньку, где я родился, проезжал боярин Скопин‑Шуйский да на целую неделю в нашей избе останавливался. А я аккурат через девять месяцев народился. Может быть, и во мне толика боярской крови? А то прямо ворожит кто‑то – прет и прет удача…

– Так я и знал, что ты ублюдок, – с отвращением плюнул на дорогой ковер Дорофеев. – Ради красного словца не пожалеешь и отца. Тварь перекрашенная.

Внутри него все кипело. Непонятно почему, но теперь он, и раньше с трудом терпевший лисью повадку дьяка, как говорится без мыла лезшего… понятно куда, просто ненавидел его тощую мордочку, бесцветные волосенки, гляделки, больше похожие на фаянсовые осколки. Сжав кулаки, он шагнул вперед, но новый главный надзиратель суетливо подобрался и щелкнул в воздухе пальцами.

Откуда ни возьмись, за плечами Сергея выросли двое мордоворотов, которых он раньше не встречал ни на стройке, ни в городе, и с грацией «омоновцев» заломили руки назад.

«Ах, вы так?.. – даже обрадовался возможности размять мышцы Дорофеев, любивший и умевший подраться. – Это мне уже нравится!..»