Одинокий голубь - Лэрри Макмуртри

– Тогда почему ты оставил женщину?

– Она отказалась сюда ехать, да я и не думаю, что она его интересует, – ответил Август. – Я полагаю, ему нужны лошади. Я послал Дитца его выследить. Он не сможет навредить Лори, если Дитц идет по его следам, а если он кружит и собирается поживиться нашими лошадьми, Дитц сообразит, в чем дело.

– Возможно, – согласился Калл. – А возможно, этот убийца сам все сообразит и устроит Дитцу засаду. Я не хотел бы потерять Дитца.

Пи Ай, стоящий недалеко в ожидании ужина, которым занимался ирландец, внезапно почувствовал, что аппетит у него пропал. Синий Селезень как раз напоминал того огромного индейца, которого он постоянно видел во сне и который как раз собирался вонзить в него нож, когда он просыпался.

Калл отпустил Чертову Суку в табун и вернулся к фургону. Август ел мясо и бобы.

– Тот повар, которого ты нанял, мексиканец? – спросил он.

Калл кивнул.

– Не нравится мне, что ты послал мальчишку к этой шлюхе, – заметил он.

– Он молодой и наивный, – пояснил Август. – Потому я его и выбрал. Он только немного попускает слюни. Если бы я послал кого из этих взрослых ребят, Джейк мог бы пристрелить парня, если бы вернулся.

– Сомневаюсь, что он вообще вернется, – задумался Калл. – Этой девчонке следовало остаться в Лоунсам Дав.

– Будь ты молодой девушкой, у которой вся жизнь впереди, захотел бы ты остаться в Лоунсам Дав? – спросил Август. – Мэгги сделала эту ошибку, и, сам знаешь, хватило ее ненадолго.

– Она могла умереть в любом другом месте, – возразил Калл. – Я где-то умру, и ты тоже. И то место вполне может оказаться значительно хуже Лоунсам Дав.

– Да я тебе не о смерти, я о жизни, – сказал Август. – Согласен, безразлично, где умирать, но совсем не безразлично, где жить.

Калл поднялся и отправился ловить свою ночную лошадь. Машинально он снова поймал Чертову Суку, которую только что отпустил. Один из мальчишек Спеттл удивленно взглянул на него, но промолчал. Калл все равно оседлал Чертову Суку и поехал вокруг стада проверить, все ли в порядке. Стадо вело себя спокойно, уже устроившись на ночь. Постоянно сонный Нидл Нельсон подремывал в седле.

В сгущающихся сумерках Калл заметил приближающегося всадника. Он с облегчением узнал Дитца. Негр все больше казался ему единственным человеком в команде, с кем он иногда мог перекинуться словом. Гас каждое слово превращал в спор. С другими легко было разговаривать, но они ничего не знали. Если подумать, то просто тоска берет, как мало большинство людей успевают узнать за свою жизнь. Лучший пример – Пи Ай. Верный, толковый и храбрый, но абсолютно неспособный учиться на своем опыте, хоты опытом обладал весьма значительным. Он снова и снова подходил к норовистой лошади не с той стороны и каждый раз удивлялся, получив увесистый пинок.

Дитц был совсем другой. Он умел наблюдать и запоминать. Он редко лез с советами, но, если его спрашивали, советы давал точные. Погоду он чувствовал не хуже индейца, и следопыт был отменный.

Калл ждал, торопясь узнать, куда направился Синий Селезень и в самом ли деле то был он.

– Какие новости? – спросил он. Дитц выглядел мрачным.

– Я упустил его. Миль десять он двигался на юго-восток. Потом я его потерял. Он вошел в ручей и так из него и не выходил.

– Странно, – заметил Калл. – Ты думаешь, это Синий Селезень?

– Не знаю, капитан.

– Ты думаешь, он ушел?

Дитц отрицательно покачал головой.

– Нет, я так не думаю, капитан. Нам придется присматривать за табуном.

– Черт, – рассердился Калл. – А я-то надеялся на спокойную ночь.

– Сегодня полнолуние, – заметил Дитц. – Мы его легко засечем, если он рискнет появиться.

Они сели рядком, наблюдая, как поднимается луна. Скоро она залила все окрест бледным светом. Начал трубить техасский бык. Он находился на другой стороне стада, в тени, но в неподвижном воздухе его рев разносился по всей долине и отдавался эхом от известняковых обрывов на западе.

– Ладно, пора и поесть, – обратился Калл к Дитцу. – Поеду-ка я к тем обрывам. Может, он здесь с бандой. Ты расположись между нашим лагерем и лагерем Джейка, чтобы помочь, если он приедет за девицей. Будь осторожен.

Калл галопом поскакал к обрыву, находящемуся примерно в миле от лагеря, поднялся на самый верх и расстелил свою постель на краю. В ясную ночь да при полной луне он мог отсюда видеть все стадо и яркие язычки пламени костра, которые иногда исчезали, когда кто-то проводил мимо лошадь.

За его спиной кобыла несколько раз раздраженно лягнула землю и принялась щипать траву.

Калл достал ружье из чехла и прочистил его, хотя оно и так было в полном порядке. Иногда сам процесс чистки ружья, повторяемый в тысячный раз, освобождал его мозг от утомительных дум и воспоминаний, но на этот раз старый рецепт не помог. Гас расстроил его, упомянув Мэгги, самое горькое воспоминание в его жизни. Прошло уже двенадцать лет, как она умерла, но память по-прежнему сохранила горечь, потому что то, что случилось с ней, было необязательно, а теперь и непоправимо. Он ошибался в бою, вел людей на смерть, но эти воспоминания не терзали его душу: бит вы были нужны, а люди – солдаты. Он считал, что выполнял свой долг достойно, насколько было возможно в тех трудных приграничных условиях.

Но Мэгги была не солдатом, а несчастной молодой шлюхой, которая по непонятной причине решила, что именно он должен спасти ее от ее же ошибок. Сначала ее узнал Гас, потом Джейк, потом еще много мужчин, а он навещал ее лишь из любопытства, интересно же было выяснить, о чем это мужики постоянно говорят и спорят. Выяснилось, что ничего особенного, во всяком случае, с его точки зрения, – короткий неловкий эпизод, причем смущение и чувство неловкости значительно перевешивали сомнительное удовольствие. Он не должен был идти к ней второй раз, не говоря уж о третьем, но что-то тянуло его, и не собственная плоть, а, скорее, беспомощность и привязанность женщины. У нее были такие испуганные глаза. Он никогда не встречался с ней в салуне, а поднимался по задней лестнице обычно уже после наступления темноты. Она, как правило, ждала его в раскрытых дверях с выражением беспокойства на лице. Он никогда с ней особенно не разговаривал, но она непрерывно болтала. У нее был высокий, почти детский голосок. Она все говорила и говорила, как будто хотела побороть смущение от того, что они собирались делать. Иногда он задерживался на полчасика, потому что стал привыкать к ее болтовне, хотя давно забыл, о чем именно она говорила. Но когда она что-то рассказывала, ее лицо расслаблялось и из глаз исчезал страх. При этом она хватала его за руку, однажды даже застегнула пуговицы на его рубашке. А когда он собирался уходить, потому что всегда спешил уйти, не находиться там, в ее комнате, она снова смотрела на него с испугом, как будто хотела сказать что-то еще, но не решалась.