«За други своя…». Хрестоматия православного воина. Книга о воинской нравственности - Е. Ю. Голубева

Когда я отправился в Афганистан, то, как и подавляющее большинство своих товарищей, в Бога не верил. Мама в детстве крестила меня втайне от отца. Он у меня никогда не был рьяным коммунистом, но атеистом был всегда. Он и сейчас атеист. Маму частенько ругал, когда она куличи пекла и яйца красила на Пасху. И нас с братом за это дело гонял. Но когда я уезжал в Афган, его мама, Дарья Ивановна, дала мне маленькую иконку Николая Угодника и сказала: «Когда тебе будет тяжело, он тебе поможет. Ты его попроси: «Николай Угодник, Божий помощник, спаси и помоги!». А я и понятия не имел, что есть какой-то Николай Угодник. Ведь, как и папа, я тоже был коммунистом. Я ей: «Бабуля, да ты что?.. Я ведь секретарь партийного бюро, практически представитель ЦК КПСС в нашей эскадрилье! А если у меня эту икону там увидят?». Она: «Ничего, Вова, пригодится. Зашей ее куда-нибудь в воротничок». Я и зашил иконку в воротник комбинезона, как она просила.

Очень долго я не вспоминал об этой иконке. Однажды, почти сразу после моего назначения командиром звена, нам ставят задачу на высадку десанта из тридцати шести бойцов. Звено у меня было усиленное, из шести вертолетов. Очень важно было правильно вертолеты распределить. Все в эскадрилье были в курсе, какие вертолеты сильные, а какие слабые. Они только с виду все одинаковые. На самом деле какой-то вертолет более старый, у какого-то двигатели послабее. Я говорю: «Я иду на вертолете…». И все ждут, что я скажу: возьму себе самый сильный или самый слабый. Я знал, что если я возьму самый сильный, ребята скажут: «Ну ты, командир, обнаглел!.. У тебя же первая обязанность – забота о подчиненных!». И я, чтобы показать эту заботу, говорю: «Беру себе шестнадцатый борт». Это был самый слабый вертолет. Все оценили мой поступок: «Молодец!». Говорю: «Десантников делим поровну, по шесть человек на каждый борт». Вообще МИ-8 может взять двадцать четыре десантника. Но высадка производилась на высоте две тысячи пятьсот метров. И мы подсчитали, что на этой высоте при такой температуре воздуха мы сможем взять на борт только по шесть бойцов.

Десантники загрузились, мы вырулили на полосу. И тут один борт у нас отказывает. Летчик мне: «Я заруливаю». Отвечаю: «Заруливай». Он заруливает на стоянку. А у меня в вертолете сидит командир роты, старший этого десанта. Я ему: «У нас один борт выпал, летим без шести бойцов». Он мне: «Командир, да ты что?.. Ты меня без ножа режешь! У меня же каждый номер расписан. Мы-то думали, что вы высадите семьдесят человек, а нас и так всего тридцать шесть! Распредели этих шестерых по оставшимся бортам». Я: «Да мы не потянем!..». Он: «Нет, без этих шести я не могу, вообще не полечу». Я ставлю своим задачу взять еще по одному бойцу. Вертолетов пять, десантников шесть. Один остается. Я-то знаю, у кого самый мощный борт. Говорю ему: «Четыреста сорок первый, шестого возьми себе». Но вслух про то, что у кого-то самый сильный борт, у нас не принято было говорить. Он отвечает: «Командир, это что? Такая вот забота о подчиненных? Ты командир, ты и бери себе лишнего». Я: «Хорошо, отправляй его ко мне». И получилось, что у всех по семь человек, а у меня на самом слабом вертолете – восемь.

Мы пошли на высадку десанта. Подходим к вершине горы, там маленькое плато. «Духи» поняли, что мы собираемся высаживать десант, и начали по нам работать. Я захожу первый, подгашиваю скорость и… вертолет начинает проваливаться, не тянет. Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и ухожу на повторный круг. Говорю: «У меня не тянет. Заходите, высаживайте». Все четверо зашли и сели с первого раза.

Я делаю повторный заход – опять не тянет, еще один заход – все равно не тянет… А у нас такой порядок: мы все вместе пришли, все вместе должны уйти. Не может быть, чтобы они ушли, а я один остался. А тут еще идет активное противодействие с земли, «духи» бьют. Мои мне говорят: «Четыреста тридцать девятый, ну когда ты наконец-то сядешь?..». Отвечаю: «Мужики, сейчас сяду». И тут я понял, что сесть я не смогу, потому что это против всех законов аэродинамики. По идее, я должен был дать команду: «Четыреста тридцать девять, посадку произвести не могу. Вертолет перегружен, ухожу на точку». И мы все уходим, оставив на горе десант без командира. Теперь представьте себе: все мои подчиненные сели, а я, только что назначенный командир звена, один не сел. И я возвращаюсь в Кундуз с командиром десанта на борту. Тут я понял, что не уйду, потому что просто этого не переживу. Ведь надо будет на аэродроме прямо у вертолета пускать себе пулю в лоб от позора. Еще я понял, что и сесть я тоже не могу.

Вот тут я и вспомнил бабушку. Взялся рукой за воротник, где была зашита иконка, и сказал: «Николай Угодник, Божий помощник, спаси и помоги!». К тому времени я выполнял уже то ли четвертый, то ли пятый заход (еще удивлялся, как это до сих пор меня не сшибли!). И неожиданно у вертолета появилась какая-то дополнительная аэродинамическая сила – Божественная. Я сел, мы высадили десант, и он выполнил задачу. Именно тогда в Бога я и поверил. И лично для меня стала очевидной простая истина: среди тех, кто был на войне, атеистов нет.

Потом я двенадцать лет командовал вертолетным полком. И все двенадцать лет я на первых занятиях по аэродинамике говорил молодым летчикам: «Есть законы аэродинамики. Но есть еще высшие, Божьи, законы. Хотите верьте, хотите – нет. Но только они объясняют те ситуации, когда при абсолютной безнадежности с точки зрения физики человек все равно выходит из безвыходного положения».

(Из смерти в жизнь, т.1, с. 61–63, 66)

Н. М. Коняев

Мать православного героя

Примерами чудесного спасения на войне вера утверждается по снисхождению Божию к немощи нашей. Но как быть, когда смерть все же постигает верующего, да еще смерть в страшном обличье? В этом случае мученическая кончина служит спасению души воина, а с ней и сотен и тысяч душ, соприкоснувшихся с его подвигом, спасению чести Родины. Простой русский солдат Евгений Родионов, повторивший подвиг веры аморийских мучеников, подвиг князя Семена Пожарского, подвиг тысяч страдальцев за Христа явил в наше время подвиг величайшей любви к Богу, своей маме, всем нам. Безоружный, истерзанный,