Я иду искать. История вторая - Олег Верещагин

Резкий, отрывистый и страшный треск винтовочного выстрела прозву­чал, казалось, совсем рядом. Стреляли на голос, очень точно. Бедняга Краслав вдруг завертелся на месте, как часто бывает при попадании в голову — и грохнулся на камни. Однако, неожиданно поднявшись, — из головы чер­ным ручейком бежала кровь, — он выкинул руку куда-то в направлении ру­чья и закричал чужим, деревянно-скрипучим голосом:

— Гляньте, гляньте, она плачет!

Горлом у мальчишки хлынула дымящаяся розовая пена, и он, упав сно­ва, быстро и часто задергался.

Все услышали уже знакомый звук — щелканье камешков, только на этот раз — частый и еще более быстрый, кто-то убегал вверх по осыпи.

Гоймир начал стрелять первым и, кажется, сразу же попал, но и другие били туда же, вспарывая туман кипящими следами трасс. Что-то с шумом по­катилось по осыпи, горцы бросились на звук.

Уткнувшись лицом в щебень, под низом осыпи лежал, раскидав руки и ноги, хобайн — мертвый, как камни вокруг, в него попали не меньше десятка пуль, и сверху, от того места, где он упал, тянулись быстро размываемые дождем кровавые следы. Рядом, мокро поблескивая вороненым стволом, валялась снайперская винтовка — такая же, вспомнил Олег, как у убитой им в Древе­сной Крепости девчонки.

— От своих отбился, надо стать, — сказал Гоймир, — вытропил нас, следил, а тут мы вышли — не удержался... Что тебя понесло?!

Олег замер, неверяще глядя на Гоймира. До него не сразу дошло, что тот его фактически обвиняет в гибели товарища!

— Ты хочешь...— медленно начал он, но Резан хмуро перебил:

— Будет, Гоймирко. Глупство это.

Неизвестно, что и кто сказал бы дальше, но подошедший Йерикка сообщил:

— Краслав мертв.

Спорщики сразу замолкли, уставившись себе под ноги. Смерть Краслава была до совершенства нелепой — пуля, пушенная в тумане на звук, только потому, что мальчик не вовремя заговорил.

— Пошли, нечего на дожде стоять, — нарушил тишину Йерикка.

Все разом, посмотрели на невидимое небо. Надо же, а они и перестали замечать, что идет дождь... Молча и неспешно двинулись к стоянке.

Йерикка задержался возле закинутого плащом тела. Олег остановился тоже, пиная камешки ногой.

— Умер сразу, — глухо сказал Йерикка. — Не знаю, как он еще разговари­вал...

— Эрик, — начал Олег, — неужели...

— Нет, — ответил Йерикка, поправляя плащ на пробитой голове Краслава.

— Что? — удивился Олег.

— Ты ведь хотел спросить, не виноват ли в смерти Краслава? Нет, не винов­ат. Это просто пуля.

— Утешение, — вздохнул Олег, глядя на мокрый плащ, тяжело облепивший ле­жащее тело. Там, где лицо, плащ поблескивал, промокший не от воды, а от кро­ви. — Знаешь, Эрик, я дома часто не делал разных мелочей, которые мне по­ручали родители. Лень было. Хочешь скажу, почему? Я был уверен, что это все равно сделают за меня. А здесь мы делаем вещи, о которых я и помыслить не мог. И не жалуемся, потому что никто за нас этого делать не станет. Ни-кто...

Йерикка кивнул, но вид у него был отсутствующий, и Олег не понял — его словам кивал Йерикка, или каким-то своим мыслям. А рыжий горец внеза­пно сказал:

— Желя... помнишь, Краслав все талдычил, что слышит крики?

— Ну?

— Он слышал, как кричала его Желя, — ответил Йерикка. Олег недоуменно по­смотрел на него, но Йерикка предельно серьезно продолжал: — Карна пере­резала нить Огнивы. Желя это почувствовала и закричала. А Краслав ощутил, так бывает.

— Да ну, — только и смог сказать Олег.

— Говори, что хочешь, — торжественно и непреклонно заявил Йерикка. — По­мнишь, он кричал еще, что видит, как она плачет? Это ведь он уже ОТТУДА кричал.

Олегу сделалось не по себе, и он возразил:

— Попадет бронебойная в башку, еще и не такое увидишь...

Но Йерикка только покачал головой. Он больше не был расположен об этом говорить...

...АКМС Краслава с подствольником взял себе Морок.

— А жрать охота, тупиком Перуновым клянусь, — вздохнул Богдан.

— Заткнись, а? — попросил его Олег. Есть хотел и он, причем так, что живот просто-таки непрерывно ныл тупой болью.

— Замолкните все, — приказал Гоймир. — Я-то не меньше вашего хочу!

Олег, выбирая место, куда поставить ногу на мокрой осыпи, вдруг поду­мал, что и он сам, и остальные здорово изменились. Раньше они чаще шутили, подкалывали друг друга, мечтали, болтали на разные темы, не касающиеся во­йны... Последнее время они воевали, спали, ели и шли. Шли — больше всего и молча. А если говорили — то о еде и войне. Или ругались по мелочам внеза­пно и зло, вспоминая старые обиды, которые, если подумать, и одного-то чи­ха не стоили. И даже учебные схватки вдруг превращалась в настоящие поединки со злыми выдохами и ударами, выворачивающими кисти.

Трофейную рацию пришлось бросить — они не знали, что в чете Гор­да один парень, поссорившись с лучшим другом из-за места у костра, зарубил его ударом меча. И тут же, осознав сделанное, бросился на меч сам...

Еще несколько чет были вынуждены уйти из зоны боев — люди оказались предельно измотаны, больны от усталости... Чету Гоймира спасали от че­го-то подобного сразу несколько обстоятельств: личный пример и твердое руководство Гоймира, настойчивая жесткость Йерикки, полное хладнокровие Олега в любых обстоятельствах, талант Гостимира. И все-таки, оглядываясь и осматривая лица друзей, Олег отмечал, что с них сошла значительная ча­сть человеческого.

«Так вот что самое опасное, — думал Олег. — Война стирает с чело­века... самого человека. Наверное, не всякая война, а именно такая. Непре­рывная... Род и все боги, пусть никто и никогда не оценит того, что мы сделали, пусть о нас вообще забудут, но если после всех этих мук мы еще и ПРОИГРАЕМ!.. Над этим можно будет посмеяться вдосталь. Жаль, что в зде­шнем пантеоне нет никого вроде Локи[30] — это было бы по его ведомству, а то Кощей больно серьезен для такого прикола...»

Оценивая свои чувства, он приходил к выводу, что перестал бояться смерти. Причем — не как раньше, когда он слабо представлял себе, что это такое. Познакомившись с нею довольно близко во всей ее неприглядности, он не начал ее бояться. Скорей — гордился тем, что идет октябрь, они уже столько отплясывают трепака с Белой Девкой — и живы. И сражаются. А зна­чит — враг не движется вперед. Только это могло иметь значение.

«Скольких же я убил? — подумал Олег, взглянув вверх. Попытался под­считать — не получалось. Не вспоминались ни лица, ни обстоятельства.— На­верное — много. И никого не могу вспомнить.» Зато припомнилось другое — как в одной книжке ему попалась строчка из дневника известного в прош­лом детского писателя Гайдара, деда горе-экономиста из нынешних. Дед — его звали Аркадий — тоже начал воевать в четырнадцать лет. А уже в его взрослом дневнике была эта строчка: «Вспоминались люди, которых я убил в детстве.» Может быть, и он когда-нибудь вспомнит... если останется жив.