Я иду искать. История вторая - Олег Верещагин

— Тебе что, толкнуть меня было трудно? — сердито спросил Олег, поднимаясь. — А если бы он выстрелял?

— Да ну, — Йерикка улыбнулся так беззаботно, как мог. И пожал Олегу лок­оть: — Все равно спасибо.

— Ла-адно... — Олег огляделся и выругался: — Никогда не думал, что своих придется вязать... Ты не волнуйся, я никого не разбудил в лагере...

— Я тоже так думал, — Йерикка подобрал наган Хмура, сунул в кобуру ему.

— Не, я проследил, — мотнул головой Олег. — Все спят... Пошли, что ли?

Йерикка кивнул и обратился к Хмуру:

— Развяжу — не вздумаешь стрелять?..

...— Плохи дела, — задумчиво сказал Йерикка, когда они с Олегом не­спешно шагали назад в лагерь. Олег не спросил — что плохо, но Йерикка сам пояснил: — Это хуже, чем если бы ребята, начали драться друг с другом. Я видел, какие у них глаза, были. Сумасшедшие... Кто сорвется следующим? И что при этом произойдет?

Олег подбросил в руке револьвер, поймал его за ствол и уверенно от­ветил:

— Я не сорвусь... И не ты.

— Не знаю, — задумчиво, как и прежде, возразил Йерикка. — Ты тогда был у Дружинных Шлемов прав. Иногда я чувствую себя очень больным. И очень усталым. Слишком все это...— он провел рукой по воздуху. — Нам бы выйти из боя, да где там... Придется гнать до конца, каким бы он не стал. Олег обнял друга за плечи:

— Что бы не случилось — мы всегда останемся самими собой.

— Конечно, — улыбнулся наконец Йерикка. И посмотрел на север, где чудови­щными конусами рисовались островерхая Темная Гора и Перунова Кузня — похожая на огромную наковальню.

Олег тоже взглянул туда. И, едва он повернулся, как впереди — по ощу­щению, верст за десять — над деревьями вдруг встало зарево. Лимонно-жел­тое, ослепительное, кислотное, оно продержалось секунд пять, наполняя серд­це тягучей тревогой. Потом — втянулось в лес, как втягивается пузырь из жвачки между зубов тинейджера.

— Где это? — пробормотал Олег, покосившись на Йерикку.

— Там город Каменных Котов, — ответил Йерикка. Он не спускал взгляда с того места, где исчез желтый пузырь. И добавил вдруг: — Был.

Лес выгорел на расстоянии двух или трех верст от стен города. Нет, не выгорел — казалось, деревья просто рассыпались в серый пепел, при каж­дом шаге поднимавшийся тихими, невесомыми облачками. От пепла пахло, как от разогревшегося компьютера, его слой доходил кое-где до колена.

Взрыв — если это был взрыв — не породил взрывной волны. Чета просто вышла из самого обычного леса в этот пепел, и граница между ними была такой же четкой, как граница между светом и тенью в солнечный полдень, как...

Как граница между добром и злом. Теперь Олег понимал это. Ложь — что ее нет, границы. Она есть. Она пролегла теперь для него так же четко, как живая зелень леса и огромный, геометрически правильный круг серого пепла, в который кто-то бездушно превратил славянский город — такой же, как Рысье Логово в Вересковой Долине. В этом не было ничего от виденной крова­вой жути хангарских погромов в санированных весях на западе. Просто кто-то прилетел на боевой машине и что-то сбросил из-под небес. Без ги­канья, без визга, без угроз и пожаров — сбросил что-то на спящий город, на дома, деревья, детей, женщин, стариков, скотину, стены кремля.

Чтоб разом и без хлопот. Даже гуманно, ведь никто не успел проснуть­ся. И так спокойнее — ведь укрепленный город горцев не возьмешь так же легко, как большинство весей лесовиков. Даже если в городе нет мужчин, ко­торые ушли воевать. Незачем рисковать. Война должна быть чистой и цивилизованной, без лишних жертв.

— Они так могут... — начал Олег. Йерикка хмуро отозвался:

— Да, они могут так и в других местах. Но это очень дорого. Поэтому так делают редко.

Олег больше ничего не спрашивал.

Чета шла по серому пеплу. Шшшух... шшшух... шшшух... Шептали шаги, и пепел оседал на одежде, оружии и волосах, на коже и губах — еще теплый, пахнущий классом информатики в школе... Нежели это БЫЛО? Неужели он МОГ жить, ходить, смеяться, смотреть телевизор, если ЭТО — ВОТ ЭТО! — ЕСТЬ ная­ву?!

— Их надо убить всех, — сказал Олег и не удавился тому, как спокоен его голос. — Им нельзя жить. Это нехорошо — таким жить.

Ему не ответили. Только Гоймир, шедший впереди, на миг остановился и неистовым жестом вскинул кулак в краге, грозя плавно скользящему в небе Невзгляду.

Шшшух... шшшух... шшшух... Приближался оплавленный каменный вал, места­ми светящийся малиновым и багровым — то, что осталось от каменных стен кремля. Чета прошла, мимо изваяния Дажьбога — оно тоже было каменным и по­чему-то не очень оплавилось, можно было различить черты лица...

На щеках у глаз бога-воина застыли две каменные слезы.

Мальчишки, проходя мимо, вскидывали руки в приветствии — молча. Плачущий бог смотрел на них — опоздавших. Приди они раньше — погибли бы то­же, но все равно каждый из них чувствовал себя опоздавшим и потому до са­мой смерти виновным...

Недалеко от каменных наплывов сидели живые. Замер прямо в пепле ста­рик с трясущейся седой головой. Прижались друг к другу две девчонки лет по семь-восемь, даже не плачущие, молчаливые и недоуменно глядящие вокруг. Стоял рослый парнишка — возле самого вала, брови и ресницы сгорели, потре­скивали волосы надо лбом, лицо и руки покрывали волдыри ожогов, рубаха на груди дымилась, готовая вспыхнуть. Парень стоял и жарился заживо, не чувст­вуя этого, сжимая в руке самострел и не сводя налитых кровью глаз с опла­вленного камня.

Гоймир подошел, прикрываясь рукой от невыносимого пекла, взял Кота за рукав и отвел в сторону. Тот отошел покорно, спросил безразлично:

— Чьих будешь? — скользнул взглядом по головной по вязке, кивнул: — А...

Над камнями, в потоках дрожащего горячего воздуха, кружились птицы. Наверное, жили в городе и сейчас не могли понять, куда делись их гнезда, что вообще произошло...

Смотреть на это было невыносимо. Олег отвернулся и первым побрел к деревьям на другом конце страшного круга...

...Старик умер вечером, так ничего и не сказав. Он не был ранен или как-то еще поврежден. Когда Рыси предложили ему поесть, он, сидевший у ко­рней дуба, качнул головой — вправо-влево. А когда к нему подошли в следу­ющий раз — оказалось, что он не дышит.

Девчушки и парень ели. Тоже молча, лишь потом парень встал, поклонил­ся и уронил единственные слова после того, как его увели от пожарища:

— На полночь пойдем. Наших искать — дружину с исполчением. Весть понесем. Благо вам, да у нас теперь иная тропа.

И ушел, ведя за, собой младших — ушел к воинам уничтоженного племени. Его не удерживали и ничего не желали ему — что пожелать? Рыси схоронили старика на окраине пепелища и собирались было уже уходить — ночевать тут никто не хотел — когда Данок вдруг закричал: