Поэзия США - Анна Брэдстрит

ОНА БЫЛА

© Перевод В. Тихомиров

Она была чудесного сложенья.Она вздыхала, слыша птичью трель.Она в движенье вся была движенье —Чистейших форм чистейшая скудель!Богам ли воспевать ее по силам,Английским ли поэтам-грекофилам?(Вот это был бы хор — щека к щеке!)

О, нежная! она умела столько!Она взяла меня в ученики:Движение, прикосновенье, стойка! —Я брал подачку лишь с ее руки.Она с косой, а я с граблями, бедный, —Я греб во славу красоты победной.(Но сколь был дивен этот сенокос!)

Гусак в любви мастак, а уж гусыня! —Я врал мотив, она игру велаЛегко, свободно, резво, как богиня,И ослепительно была бела;То неподвижна вся, то вдруг чудесноТрепещет нос и с ним бедро совместно.(Она вокруг и все вокруг нее!)

Из семени — трава; трава — на сено:Я страстотерпец не своих страстей.Свобода что? Что вечно? Что мгновенно?Но эта тень белее всех теней.И кто по дням перечисляет вечность? —Старея, постигаю быстротечность.Мерило времени — стареющая плоть.

ФРАУ БАУМАН, ФРАУ ШМИДТ И ФРАУ ШВАРЦЕ

© Перевод В. Тихомиров

Умерли три старухи,Что на лестнице в теплице скрипели,Бечевки белые крепилиПо ветру — да, по ветруУсики душистого горошка,Настурции плети,Розы распрямляли,Красные гвоздики,Твердые стеблиХризантем срезали,Оставляли черенки, хранили —Эти бездетные няни.Птицами поверху порхали,Землю просевали,Обрызгивали, отрясали;И стояли, расставив ноги-трубы,Их юбки вздымались, как маркизы,Их руки водой сверкали;Как ведьмы, летали по грядам,Храня покой своего творенья;Усиками, как иголкой,Вышивали по воздуху стебли,Выгоняли из спящего семениЛозы лиственные, петли и кольца,Ткали солнечными лучами, изображая даже то,                                               что им неподвластно.Помню, как меня подобрали голенастым подростком,Тискали и щекотали под тощие ребра,Покуда я не пал на колени от смеха,Обезволенный, как пустышка.И ныне, когда я, одинокий, мерзну в постели,Они витают надо мною,Древние кожистые старухиВ цветных платочках, затвердевших от пота,С исколотыми руками, с ароматомнюхательного табака, надо мною парящие, когда                                                                 я засыпаю.

ЧЕТЫРЕ СЛОВА ВЕТРУ

© Перевод В. Тихомиров

Вот лилия — любовь —Моя среди растений.Любя, люблю я вновьДышать. В самозабвеньеОт ветра я таков,Каков я есть — сплетеньеВсех странностей; и радМне брат мой, виноград.

Цветок дает ли семя?Что молвит Мать-Земля?Сладчайшей Гебы имяПо-царски славлю я.«Моей будь хоть на время,Цветущая моя!» —И прилетел на зовХор птичьих голосов.

Я выцелован ею,Как суть на белый светИз мысли, как идея.Она летит. Я — нет,Я вижу, каменея,В цветочном зеве свет.В саду лежит лунаНа месте валуна.

Ручей, едва журчащий,И ветер, что затих,И птицы в темной чащеЧуть различимый крик,И я, в ответ молчащий.Она в глазах моих —Из мрамора богиня —Со мной, когда один я.

Земле — светило: помни!В потоке скачут камни.Там, за долиной ровной,Там, за мечтой, вдали,Как в море, в поле волныИ белый ветер, вестник,Меня зовущий к ней.

Страсть — это голубица,На легком стебле роза,Протянутая солнцу,И виноград, и надоПлясать и веселиться,Встречая полнолунье.И я по нраву ей.

Любви моей хватаетДля воплощенья счастья:Я плачу, значит, знаю,В чем сердцевина плача;И лебедь — сердце плавноПлывет, не зная срока, —У страсти много дел.

Прекрасное — прекрасней;От зелени весеннейЗеленый день все ярчеСияет в полнолунье:Смеюсь — ведь я не камень —И счастья это бремяНесу, но не один.

При южном ветре птицыИ рыбы все на северТекут в одном потоке,Кристаллы звезд кружатся,И я ступаю следомЗа ветром — там я странный,Исполненный любви.

Но где найти нам мудрость,В любви нашедшим веру?Найдешь! — твердит мне песня,Привязанная к древу,Где папоротник растет.Я над рекой в туманеИду к своей любви.

Каких времен ты, сердце?Теперь всего дорожеМне то, что здесь не вечно:И мне немало лет.Вода, и ветер вечный,И все, чего уж нет,Ведет меня к любви.

Вдыхающая воздухНеровная окружностьПолураскрытой розы,И корни, и листва,И скользкий след улитки,И звезд рожденье в звездах —В ней все есть в преизбытке,И все — она одна!

Я ныне — я! ВоспелаДуша мгновенья счастья.И свет. И я не камень.И ветер обнял древо.Ее свершая дело,Мои душа и телоВо всем покорны ей.Всей жизни жизнь — она!

Подвижный рот целуюИ шелковую кожу.Зверек — моим дыханьемИграет. И, смеясь,Я по кругу танцую,Я, любящий и глупый,Я вновь живу, страдаю,В другую жизнь вселясь.

ВПОТЬМАХ

© Перевод В. Тихомиров

Впотьмах, когда привыкнет глаз к потьмам,Я, тень свою в лесных тенях встречая,На голос эха в голос отвечая,Я, царь природы, плачусь деревам,Бродя меж цапель и пищух проворных,Зверей лесных и змей в пещерах горных.

Безумие? — о, этот знойный день! —Оно душе отчаявшейся помочь.Отчаяния грех — не грех, коль в полночьТам, на скале, моя распята тень.Тропа на круче, зев сырой пещеры:У бездны на краю! — мой символ веры.

Вихрь новостей! Летит за вестью весть:Ущерб луны средь ночи воробьиной,То белый день, то полночь в миг единый!Идем узнать, что мы такое есть?Что смерть во мгле бесслезной и безвестной?Что на земле горящий свет небесный?

Мой темен свет, еще темнее страсть.Как муха, сумасшедшая от зноя,Дух бьется о стекло: что я такое?Над падшим страх свою теряет власть:Коль разум — бог, я возвращаюсь в бога.Есть он, есть я, есть ветер и дорога.

ГОЛОС

© Перевод В. Тихомиров

Мне перышко одно —Вся птица! Ельник — ель.Мне, смертному, даноБессмертья слышать трель:Из сердца я украдкойПодслушал голос кроткий.

Как птица, взмыл он ввысь.Я исходил весь лес,Где в воздухе он вис,Спустившийся с небес:И жил я этой песнейЗемною и небесной.

Во мне самом она,Лазоревая тень.Чиста и чуть слышна,Мне пела целый день:Ей вторил кто-то свыше,И только я их слышал.

ЭЛИЗАБЕТ БИШОП

© Перевод И. Копостинская

БОЛЕЕ 2000 ИЛЛЮСТРАЦИЙ И ПОЛНЫЙ ПЕРЕЧЕНЬ ОНЫХ

Путешествия наши, верно, и были такими:Серьезными, глубоко впечатляющими.Семь чудес света всемирно засмотрены и устали от                                                                  поклоненья.Но осталось еще бесконечное множество видов —Тоже, правда, безмолвных, печальных,Но зато не слишком известных: араб на корточкахИли группа арабов, как будто замыслившихЧто-то во вред христианской нашей империи,Тогда как один, поодаль, смуглой рукой указуетНа усыпальницу, или надгробие, или просто раскоп.Пальмы, отягченные финиками,Дворик, вымощенный узорно, пустынный колодец —Сухой, словно схема; кирпичные акведуки, огромныеИ достоверные… Фигуры людей, что далеко забрелиВ теологию или историю с верблюдом или верным конем.Всюду безмолвие жеста, и всегда — в глубине пейзажаКрапинки птиц на невидимых нитях небесных… Или дым…Он струится торжественно ввысь тоже по воле невидимых нитей.Пейзажи бывают на целый лист… Нередко страницаОбъединяет несколько видов одновременно — в витиеватыхПрямоугольниках или кругах на заштрихованном сером фоне…Порой можно высмотреть мрачный тимпанВ лабиринтах заглавной буквы. —Если вглядеться попристальней, все его очертанья                                                                               проступят.Взгляд, утомленный обилием видов, движется дальшеПо строкам, рожденным резцом гравера…И наплывает строка за строкой — рябью на светлом песке,Повествуя о бурях и провидении божьем,И, преломляясь в прибое, пенисто-голубом,Вспыхивает нестерпимо…Когда наш корабль причалил к острову Святого Иоанна,Мы услыхали милое сердцу мирное блеянье коз                                                             и разглядели,Как рыжеватые козы взбирались по скаламВ сырой от морского тумана траве, средь горных                                                                 нарциссов…Возле собора Святого Петра было ветрено,А солнце сводило с ума.Учащиеся колледжа, в черном, как муравьи,                               целенаправленно-быстроПересекали крест-накрест огромную площадь…В Мексике, в голубой галерее, лежал мертвец,Кратеры мертвых вулканов сверкали,Словно пасхальные лилии,А механическая пианола продолжала наигрывать                                                                   «Ау, Jalisco».У Волубилиса качались прекрасные маки… Они пророслиСквозь мозаику… Старый и толстый гид строил нам                                                                              глазки.В гавани порта Дингл сгущался вечер, медлительно-золотой…Из воды выступали останки замшелых, сочащихся морем                                                                                               судов.Нам разливала чай англичанка,Она и поведала нам, что герцогиня беременна.А в публичных домах Марракеша юные проституткиСвиного рынка — с чайным подносом на голове —Демонстрировали танец живота и, голые, хохоча,Кидались ко всем на колени,Выпрашивая сигареты…Здесь я увидела то,Что меня испугало больше всего:Гробницу святого… По виду не слишком священную,Под каменной аркой, рядом с другими,Открытую всем ветрам из розово-дымной пустыни…Мрамор ее, изъеденный временем, однако еще украшенный                                                                      сплошьРезною вязью пророчеств, давно пожелтел,Как зубы домашних животных, истлевших в земле.Гробница была наполнена прахом дорог,Но не прахом языческого пророка, который когда-то                                                                 покоился здесь.Марокканец в нарядном бурнусе выглядел позабавленным.Все описанья пестрели союзом «и», «и», «и»……Откройте книгу (пыльца золотого обреза пачкает                                                                                  пальцы),Откройте тяжелую книгу…Как получилось, что мы не сумели увидетьРанних веков Рождество, а были когда-то так близко                                                                             к нему……Тьма распахнута. С утренним светом врывается стая                                                                                    грачей…И неподвижное пламя — бесцветное, неискрящееся,Чистое, ровное пламя соломы…И, убаюканное тишиной, милое детство в кругу семьи…Но мы отводили, мы все отводили наш младенческий взор                                                                                      поскорей.

АРМАДИЛЛ