Русская классика, или Бытие России - Владимир Карлович Кантор

жизнь, а то, что они и должны определять – нашу духовную жизнь.

В стихотворении «Каталог “Современных записок”» (1962) Наум Коржавин очень просто и ясно выразил эту ситуацию:

Не себя возносили,Хоть открыли немало, —Были знаньем России!..А Россия – не знала.А Россия мечталаИ вокруг не глядела,А Россия считала:Это плёвое дело.Шла в штыки, бедовала —Как играла в игрушки.…И опять открывала,Что на свете был Пушкин.

Рассуждая о трагизме бытия и необходимой гибели героев, Гегель писал: «Таково вообще во всемирной истории положение героев, зачинающих новый мир, принцип которого находится в противоречии с прежним принципом и разрушает его: они представляются насильственными нарушителями законов. Индивидуально они поэтому гибнут, но лишь индивид, а не принцип уничтожается в наказании; и дух афинского народа не восстановился посредством уничтожения индивидуальности Сократа. Неистинная форма индивидуальности устраняется, и притом насильственно, как наказание, но сам принцип позднее проложит себе путь, хотя и в другой форме, чтобы возвести себя до образа мирового духа»[577].

Иными словами, трагическая судьба индивида и дает – через гибель – толчок духовному развитию. Человечество потом обращается к духовному опыту трагических героев. Именно это и происходит уже полтора столетия с идеями героев-мечтателей Достоевского.

XIII. Безыдеальная эстетика (судьба А.М. Скабичевского)

1. Период «спада»: поиски нового

Анализируя сегодня перипетии общественно-эстетической борьбы, мы можем наблюдать одно любопытное явление: в периоды спада революционной ситуации в литературе появлялись деятели, которые, формально продолжая линию демократической критики (и субъективно считая себя ее прямыми наследниками), на самом деле выразили тенденцию либерализации демократических концепций. Разобраться в этом явлении, осмыслить его (на материале деятельности достаточно репрезентативной фигуры) представляется необходимым – хотя бы в связи с продолжающимися дискуссиями по поводу эстетического наследия революционеров-демократов, не говоря уж о важности создания целостной картины общественно-эстетической и литературной борьбы во второй половине XIX века.

Рубеж 60-х и 70-х годов XIX века в России был именно таким периодом «спада», «долгого застоя». Энгельс следующим образом характеризовал его: «…Правительство снова повернуло назад. Жестокие репрессии вновь стали в порядок дня. Печати заткнули рот; политические заключенные были переданы особым судам, состоящим из подобранных для этой цели судей; с местными и провинциальными собраниями перестали считаться. Но было уже поздно. Обсуждение общественных вопросов, хотя бы в частном кругу, вошло в привычку в среде образованных классов. Наконец, и правительство, при всем своем стремлении возвратиться к необузданному деспотизму царствования Николая, все же пыталось сохранять элементы либерализма, введенного Александром II. Следствием этого явилась система колебаний и нерешительности: сегодня делают уступки, завтра берут их обратно, потом снова…»[578].

Демократический лагерь в это время лишается сильных бойцов, которые, говоря словами Писарева, «уверены в себе и любят живою, сознательною любовью свои идеалы»[579]: смерть Добролюбова, арест, а затем гражданская казнь Чернышевского, аресты Михайлова, Обручева, Серно-Соловьевича, Шелгунова и других независимо настроенных деятелей, наконец, закрытие журналов «Современник» и «Русское слово», – вот этапы наступления реакции. Со смертью Писарева (1868) ушел последний лидер радикально-демократического лагеря, к которому прислушивалось все общество, зато усилился процесс, иронически именовавшийся критиком «акклиматизированием европейского либерализма на обширных и холодных равнинах России»[580].

С 1867 г. Некрасов и Салтыков-Щедрин начинают, однако, издавать «Отечественные записки». Читатели того времени хотели видеть в журнале прямое продолжение «Современника». Действительно, редакция делала все возможное, чтобы сохранить радикально-демократическую направленность журнала. Но время рубежа десятилетий было тяжелое, «система колебаний и нерешительности», как определил ее Энгельс, сказывалась во всем. Разгромив демократическое движение, самодержавие подавить его тем не менее было не в состоянии, но его нормальному развитию, естественно, всячески препятствовало. В 1871 г. Щедрин писал: «Всякая возможность издавать журнал сколько-нибудь свежий исчезает ввиду неизреченного холопства остальной прессы. Даже самые умеренные статьи подвергаются остракизму»[581]. Журналу приходилось нелегко. Самая сложная проблема для журнала была связана с отделом критики. Дело в том, что критик в журналах той поры это не случайный гость, а, как правило, постоянный сотрудник и лидер направления. По всей видимости, на эту роль планировался Некрасовым Писарев, приглашенный в журнал, несмотря на недавнюю резкую конфронтацию его с «Современником». Вместе с ним, как бы «на подхват», на вторые роли был приглашен и его бывший однокурсник по университету А.М. Скабичевский. После смерти Писарева он, по свидетельству достоверного бытописателя П.Д. Боборыкина, «в глазах публики занял <…> место присяжного литературного критика “Отечественных записок”»[582]. Но эпоха была иная, и выразил он уже иное умонастроение, чем его предшественники. Скорее, был он ближе к умеренному, мудрому, но независимому Чернышевскому, чем к яростному Писареву.

Надо сказать, что влияние Скабичевского на умы было весьма значительным. Достаточно упомянуть, что с 1870 по 1872 г. он опубликовал в «Отечественных записках» цикл статей под названием «Очерки умственного развития русского общества», в которых программно подвел итоги русской критики за сорок лет, утверждая свою позицию как закономерно вытекающую из всего предшествовавшего развития. И читатели доверяли его слову. Как было сказано в одном, при этом не очень доброжелательном по отношению к нему некрологе, «через его писания и под углом его зрения все то великое множество русских читателей, которые не читают книг, а просматривают газетные фельетоны, – знакомились со всем, что появляется нового в литературе»[583]. Молодежь прислушивалась к нему буквально с первых же его самостоятельных статей в «Отечественных записках». В ЦГАОР нам посчастливилось наткнуться на выписку из письма, перлюстрированного III Отделением. Из этого письма выясняется весьма существенная роль, какую начал играть в сознании своих современников Скабичевский в первые же годы прихода в «Отечественные записки».

2. Реакция молодежи

Итак, секретный архив III Отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии, «выписки из письма “А.В.”» из Петербурга к Онегину А. в Мюнхен об упадке нигилизма, о распространении конституционных взглядов среди молодежи»:

«20 августа, 1869.

У нас теперь действительно многие увлекаются позитивизмом, но это происходит от того, что всем надоели всякие стремления, хорошие или отличные, но никуда не ведущие. В России уже образовался тот класс молодых людей, который охарактеризован Добролюбовым в его литературных мелочах[584]. Люди эти любят свою родину, свою семью, и делают для нее все, что в силах сделать. Нигилизм проходит. Он сильно надоел, ибо нельзя же вечно жить отрицаниями. Молодые люди стали благоразумны. В России теперь начинают отбрасывать все эти красивые фразы о человечестве, свободе и т. п., и называют их метафизикой. Быть может, это несколько самоуверенно, тем более что и позитивисты у нас не весьма важные; но им и не нужно много книг для того, чтобы сделаться позитивистами, т. е. просто людьми, не задающимися никакими возвышенными стремлениями, ибо они весьма милы в книгах, но не всегда осуществимы на практике. Современные люди очень хорошо понимают,