Старчество на Руси - Монахиня Игнатия

«Вот видишь, – иногда говорил старец, – этому дам просфорочку, поддержу его: он новоначальный, требует помощи, заботы, а другому, уже привыкшему, не дам: он сможет потерпеть». В целом же оружиями правды, десными и шуими, вел старец душу к Богу путем непрелестным, твердым; путем, одному этому лицу присущим. Пути эти были очень различны для различных людей: одни оставались на своей работе и продолжали трудиться; другим давалось твердое указание заканчивать образование; одни, по свойству их душ, горящих огнем любви к Богу, уходили полностью на служение Церкви; были и такие, которым спасителен был только путь супружеской жизни. И каждый, нашедший свой путь, радовался около своего старца, верил ему и очень горячо и свято его любил. Доверие же окрыляло руководителя и создавало вокруг него радостную, спокойную обстановку, состояние обоюдной чистой любви, взаимного уважения, даже счастья. Жизнь духовная обретала всю свою полноту.

Все это можно было созерцать в те годы, когда Зосимова пустынь была закрыта и некоторые из ее насельников должны были переселиться в столицу. Здесь, по неисповедимому Промыслу Божию, возник тот источник, тот кладезь подлинной духовной жизни, которому мог прикоснуться любой житель многомиллионного города, любого возраста, любой профессии, любого семейного положения. Старцы зосимовские, приняв завет их великого аввы старца Алексия, творили дело спасения душ человеческих, не вникая в человеческие суждения о том, правильно ли ведет себя руководящая церковная власть; одно было на потребу – привить обращающимся к ним людям смиренное и одновременно крепкое мудрование о жизни, об отношении к людям, о поведении в обществе и семье.

Зосимовские старцы тем духовным чадам, которые избирали одинокую жизнь, вменяли работу в государственных учреждениях как послушание в монастыре. И послушник должен был относиться к своему послушанию со всей совестью, со всей ответственностью, со всей любовью. Таким образом в условиях нового государственного строя могла осуществиться та великая идея, которая была сформулирована какмонастырь в миру. Идея монастыря в миру – идея богочеловеческая: монашество не могло прекратиться, когда упразднены были монастырские стены. Монастырь в миру – монастырь без стен и одежды – мог быть осуществлен теми, кто искал служения единому Богу в своей жизни. Теперь эти незримые для мира иноки должны были, по мысли старцев, нести свое послушание в миру со всей ответственностью и серьезностью, как перед очами Божиими.

Эти незримые для мира иноки, конечно, становились, также как и их духовные отцы, исповедниками Христовыми и терпели много различных скорбей и притеснений. Мучениками становились они, так как жизнью своей исповедали Бога, а свидетельство о Боге – основной подвиг мученика. Многие из духовных детей старцев впоследствии стали и подлинными мучениками, будучи удалены из столицы в ссылки и лагеря.

Руководство старцев бывшей Зосимовой пустыни заключалось также и в том, что их чада получали доступ к чтению духовной литературы в должной, необходимой для правильного возрастания последовательности. Прежде всего это была святоотеческая литература, писания святых Отцов о постепенном вхождении в духовную жизнь. Одной из первых и основных книг была книга Аввы Дорофея, изображающая ход внутренней жизни инока. Из нее черпали ученики старцев новое понятие о жизни, о необходимости покаяния, смирения, терпения и спасительного послушания старцам и условиям жизни и труда. Там же давались указания вновь возрастающему духовному человеку о мире, жизни, людях, об отношении к близким, к вещам, о хранении совести в отношении их. Далее следовала книга о восхождении к доброделанию, «Лествица» святого Иоанна Лествичника, а также прекрасная книга о различных сторонах и вопросах духовной жизни святых Варсонофия и Иоанна, где можно было получить ответ, духовное разъяснение на любой вопрос, который вставал на пути духовной жизни.

Затем следовали книги отечественных подвижников – святителей Игнатия Брянчанинова и Феофана Затворника и других русских старцев (схиархимандрита Гавриила, затворника Георгия Задонского), а также жития преподобных Сергия Радонежского, Серафима Саровского и др. Большой любовью пользовалась книга старцев Зосимы Верховского и Василиска, а также, естественно, жизнеописания и письма оптинских старцев. К Добротолюбию116с его большой сложностью и глубиной, также как и к творениям преподобного Исаака Сирина, духовные дети зосимовских старцев получали доступ не сразу, а уже по прочтении основных книг и руководств к духовной жизни. Эти книги содержат в себе значительную высоту, не всегда понятные указания на особые состояния внутренней жизни, не всегда доступную тонкость духовных переживаний.

Таков был Промысл Божий, что духовное учение о спасении, возделанное и взращенное в одной из великих пустынь, достигло наших больших городов и влилось в церковную жизнь, «осолило», оживило, возрадовало и возродило эту жизнь свидетельством подлинного духовного подвига, показало его возможность и необходимость даже в горькие дни переживаемого нами века.

***

Каждый из зосимовских старцев, при их общем «пустынном» устроении, сохранял индивидуальные качества своей души, что проявлялось и в их руководстве. Старший из тех, кто оказался в Москве в Высоко-Петровском монастыре, отец Митрофан – тот, который упоминался нами выше в связи с его письмами, – был тоже, по существу, одним из «древних», как и старцы-основоположники обители. Его руководство было простым, человека он брал обобщенно, в детали не входил, помыслы не любил разбирать и своим духовным не благословлял их писать. «ЧтО писать, – говорил он, – все одно и то же». Постоянного твердого правила не давал, заповедью его было: «Будь всегда с Богом». Постриги в рясофор, когда они случались, никак не обставлял, особой обстановки не создавал: задернет занавески на окнах и пострижет. Но был он великим старцем и прозорливцем, предчувствовал и предсказал Великую Отечественную войну; он был духовником владыки Варфоломея, и в Петровском монастыре на него ложилось принятие важных духовных решений. Например, он определял, можно ли такому-то принять схиму, и подобное. Он прошел «вольную» ссылку и легко вернулся в свою обитель, Петровский монастырь, пришел на всенощную под Благовещение, когда пели «Архангельский глас»117. Во время войны он жестоко страдал в тюрьме и умер священномучеником, по свидетельству собратьев-монахов, встречавших его там.

Другой из «древних» зосимовских старцев, очень близкий к схиигумену Герману, отец Иннокентий118, бывал в Петровском монастыре редко, в числе братии не состоял, жил на покое, имел очень слабое зрение и в богослужении, как правило, не участвовал. Когда же он изредка появлялся в храме, ему всегда отводилось самое удобное место для приема его духовных. Приходили к нему почти исключительно одни монахини (в первые годы некоторые женские монастыри были еще открыты), держали себя строго, духовно, терпеливо ждали своей очереди. Скончался болезненный старец под Москвой, его могилка – на Алексеевском кладбище, и до последнего дня тихий огонь лампады озарял могилку пустынного старца.

Самым известным в Москве из зосимовских подвижников был старец священноархимандрит Агафон (в схиме – схиархимандрит Игнатий); деятельность старческого окормления в Высоко-Петровском монастыре связана в основном с трудами его многоболезненного жития. Мы неоднократно возвращались в наших строчках к его имени и руководству, ниже мы приводим и его письма из заточения. Обремененный тяжелым недугом нервной системы (паркинсонизмом), он скончался в одиночестве как исповедник и мученик Христов, в неволе, на лазаретной койке.

Была примечательна в Петровском монастыре двоица духовных братьев, по существу, последних постриженников Зосимовой пустыни, отцов Никиты и Зосимы, связанных глубокой духовной дружбой. Они были по сути противоположностью друг другу, но судьба соединила их. Отец Никита119, небольшого роста, несколько склонный к полноте, был тихим, спокойным, даже будто пугливым человеком. Обладатель прекрасного голоса, он был замечательным канонархом и своим баритоном украшал богослужение Петровского монастыря. Скромный и внимательный, он приобрел себе группу верных духовных детей.

Отец Зосима120был моложе своего духовного собрата; был худ, подвижен, энергичен, находил себя в трудах по благоустройству зданий монастыря, при этом не жалел себя, уставал без меры, брался за трудные, казалось бы невыполнимые работы. Он любил говорить о себе: «Блаженный Зосима основал Зосимову обитель, а я, окаянный Зосима, ее закрыл». Он намекал этим на то, что был пострижен в последние дни бытия Зосимовой пустыни.