Покаяние - Геннадий Гусаченко

Эдик оказался командиром подводной лодки — «букахи» проекта 641.

Света, недавняя выпускница пединститута и не работавшая ни одного дня, моложе супруга–подводника на пятнадцать лет.

Эдик часто возвращался домой поздно и вдрызг пьяным. Открывалась дверь, и он валился на пол в прихожей, рыгал, мычал и бормотал что–то нечленораздельное. Света с воплями и плачем елозила тряпкой по полу, убирая за ним. Потом вдвоём мы с трудом поднимали укачавшегося маримана с пола и укладывали на кровать.

И всё бы ничего, но я привёл к себе давнюю знакомую Раису Железную, приславшую мне любовное письмо накануне моего отъезда с Камчатки, в котором она выражала желание встретиться. Я не оценил заботу обо мне Валентины Михалёвой, жены китобоя, за любовные утехи обещавшей поить, кормить, обувать и одевать студента, и черти потащили меня к Раисе. Её муж Женька, моторист с пассажирского теплохода «М. Урицкий», ушёл на этом судне в Японию. Мы с Раисой развлекались сначала у неё дома, а потом поехали ко мне. В полночь ко мне в комнату вломился пьяный Эдик, включил свет и громовым голосом, как привык орать с мостика лодки на матросов, прорычал:

— Сейчас же убирай это отсюда! — указал он пальцем на Раису.

— Пошёл вон, алкаш! — грубо ответил ему я, стараясь прикрыть простыней нагую Раису. — Командуй у себя на лодке, а здесь ты не командир, а пьянь!

Пойти вон, однако, пришлось не ему, а мне. Проводив Раису, я поутру собрал книги, чемодан и перебрался к друзьям–студентам, снимавшим комнату у старухи в частном доме. Бабка почти каждый вечер напивалась, угрожая выгнать нас на улицу. Но скоро мне выделили место в общежитии, в бывшей солдатской казарме царской постройки на 11‑м километре, что на бывшей окраине Владивостока, неподалеку от швейной фабрики. И надо же так случиться: вскоре я и Раиса сидели в городском парке и целовались. Рядом прошла Валентина и всё видела. Больше я к ней не ходил. А ещё через несколько дней Вовка Глущенко познакомил меня со студенткой инъяза Нинкой Брюхановой из Уссурийска. Мы шли обнявшись, а навстречу лицом к лицу Раиса. Пришлось и с ней расстаться.

Студенческие годы — незабываемое время!

Тощий живот, подтянутый до последней дырки на ремне. Блуждания по Океанскому проспекту в надежде встретить знакомых, у кого можно было бы поужинать или занять «трояк до стипона». Весёлые истории учёбы и общежития. Скушные лекции по общеобразовательным предметам. Сдавали экзамены «не мытьём, так катаньем». Но только не знаниями. Студент — он же хитрая бестия! В ступе его не утолчёшь, на одном месте не утопчешь! Палец в рот ему не клади — оттяпает!

Декан филологического факультета Татьяна Петровна Санникова, хромоногая старушка, преподавала «Введение в литературоведение».

Каждая её лекция начиналась примерно так:

— Сижу я как–то на даче у Шолохова… Разговор зашёл о его ранних донских рассказах… Кстати, именно в тот вечер Михаил Александрович согласился с моими замечаниями к учебнику Абрамовича… Можете его не читать… Готовьтесь к экзаменам по моим конспектам.

Или:

— В последний раз, когда мы встретились с Александром Фадеевым, в беседе за чашкой чая писатель согласился со мной, что Тимофеев в новом учебнике по литературоведению даёт не совсем правильную оценку соцреализму… Записывайте мои лекции и готовьтесь по ним…

А то:

— В личной переписке с Виктором Астафьевым мы не раз касались темы взаимоотношений человека и природы…

Ещё так:

— Василий Шукшин позвонил мне, пригласил в Сростки… Он тогда снимал «Калину красную»…

Со всеми–то известными писателями она встречалась, со всеми пила чай.

На одной из таких лекций я громче допустимого перешёптывался с какой–то студенточкой, чем вызвал недовольство самолюбивой и тщеславной бабуси.

— Гусаченко! — резким, скрипуче–дребезжащим голосом подняла она меня с места. — Развлекаетесь?! Сегодня вы пробежали по лестнице, чуть не сбили с ног и даже не поздоровались…

— Извините, Татьяна Петровна… Не заметил…

— Меня-я?! Декана факультета?! Не заметили? Не знаю, не знаю, как будете сдавать мне экзамен…

Я сел, как ошпаренный кипятком… Привычку Санниковой брать студентов измором знали все. Редко кто получал у неё положительную отметку с первого захода. Сидящие в актовом зале сокурсники сочувственно смотрели на меня: «Ох, и влип же ты, парень!» — говорили их взгляды.

Но служба на флоте не прошла даром.

На другой день я караулил декана у лестницы. Вот она, ступенька за ступенькой, шкандыбает, припадая на левую ногу, на четвёртый этаж. Перебегаю на другое крыло, взлетаю этажом выше, проношусь по коридору и спускаюсь ей навстречу.

— Здрасте, Татьяна Петровна!

Вежливо, с поклоном говорю.

— Здравствуйте, — сухо отвечает она.

Я не сдаюсь. Каждый день, то снизу, то сверху иду навстречу и всё одно:

— Здрасте, Татьяна Петровна…

Капля камень долбит. Если капать долго и в одну точку. Оттаяла душа зловредной служительницы «Альма матери». На последнее моё приветствие она ответила заметно подобревшим голосом:

— Здравствуй, Гена!

И вот экзаменационная сессия катит в глаза.

У дверей аудитории толпятся несчастные заложники «Введения в литературоведение». Какой–то шутник хохмы ради прилепил на них листок с надписью: «Оставь надежду, вся сюда входящий». Вырывают зачётки из рук тех, кто «имел удовольствие пообщаться с любимым литературоведом». «Неуды» следуют за «неудами».

Словно кролику перед пастью удава деваться некуда: надо входить.

Вошёл. Взял билет. Пробежал глазами и сердце захолонуло в зелёной тоске: «Концепция революционных мотивов в романе А. М. Горького «Жизнь Клима Самгина».

Мало того, что не читал этой книги, да ещё и «концепция»! Провал! Пролёт полный!

Полчаса сижу с умным видом, карандаш покусываю.

— Вы готовы, Гена? Идите отвечать…

Ласково так обратилась.

Делать нечего. Вдохнув тяжко, сажусь перед ней и с ходу — терять–то нечего:

— Татьяна Петровна, я готовился только по вашим конспектам. В них всё так ясно, так понятно. А Тимофеева почитал — такая белиберда… Абрамович тоже, не понять что… Вот если бы ваши лекции учебником издать…

— Вы… находите? И готовились по конспектам моих лекций? Похвально, похвально…

— Да, Татьяна Петровна… Не согласен я с определением соцреализма Тимофеевым… И с Абрамовичем не согласен… Ваша позиция в этом вопросе представляется более правильной…

— Хорошо, Гена… Ну, рассказывайте… Какая там у вас тема в билете?

SOS! Спасите наши души!